Григорий Диков - Стандарты справедливого правосудия [международные и национальные практики]

Из этого решения можно сделать несколько выводов. Во-первых, от эксперта, в принципе, может требоваться нейтральность. Однако это требование не будет очень строгим: принадлежность к одному и тому же исследовательскому институту не свидетельствует сама по себе об отсутствии нейтральности.

Во-вторых, проведение встречной экспертизы остается на усмотрение суда: у подсудимого есть право предоставлять свидетелей в свою пользу, но нет права предлагать экспертов (именно потому, что роль эксперта воспринималась Судом в этом деле как роль нейтрального исследователя, а не свидетеля со стороны защиты или обвинения).

Вместе с тем дело «Brandstetter» оставляет без ответа несколько вопросов. Прежде всего, насколько легитимно использовать такой аргумент, как практическая невозможность обеспечить абсолютно независимую экспертизу в каких-либо специфических областях знания? Этот аргумент высказывался правительствами в ряде других дел, но был отвергнут Судом (см., например, дело упоминавшееся уже дело «Sara Lind Eggertsdottir v. Iceland», § 41). Представляется, что в статье 6 существуют гарантии разного порядка, и если какие-то могут иметь ограничения по практическим соображениям (дороговизна, сроки, организационные сложности), то некоторые гарантии (в первую очередь требования беспристрастности и независимости) являются абсолютными.

Второй вопрос, возникающий в деле «Brandstetter», касается аргумента о непоследовательном поведении стороны защиты, которая в момент назначения экспертизы не жаловалась на пристрастность эксперта, а подняла этот вопрос только после того, как экспертиза была произведена. Пришел бы Суд к выводу об отсутствии нарушения, если бы защита сразу, до проведения экспертизы, заявила отвод эксперту?

В ряде дел Суд обращал внимание на специальный статус эксперта. В деле «Bönisch v. Austria» от 6 мая 1985 года, где ЕСПЧ нашел нарушение статьи 6, § 1, выводы Суда основывались на различии, которое австрийское право проводило между «судебными экспертами», которых назначал суд и в задачи которых входила нейтральная помощь суду в исследовании какого-либо вопроса, и «свидетелями-экспертами», которые вызывались в суд по требованию сторон. У «судебного эксперта» были дополнительные права, которых не было у «свидетеля-эксперта»: «судебный эксперт» мог находиться в зале заседания в течение всего процесса, ставить вопросы сторонам и свидетелям и даже давать свои комментарии в определенный момент (с разрешения председательствующего). Кроме того, закон напрямую указывал судье, что по такого рода делам «судебным экспертом» должен выступать сотрудник определенного исследовательского института. Применение этой нормы привело к тому, что «судебным экспертом» в процессе заявителя был тот же человек, который проводил первую экспертизу, послужившую причиной возбуждения дела. Наконец, австрийский суд в этом деле отдельно отметил в приговоре, что показания «судебного эксперта» играли решающую роль в оценке судом фактов дела.

Представляется, что Европейский суд был здесь озабочен особыми процессуальными полномочиями «судебного эксперта» по сравнению со «свидетелем-экспертом», предложенным заявителем. Подобная ситуация в России невозможна. У нас не делается различия между экспертами разных категорий. Во всяком случае, такого различия УПК РФ не делает прямо. Однако формулировка ч. 2 статьи 195 наводит на мысль, что эксперты государственных экспертных учреждений все же «главнее»: «Судебная экспертиза производится государственными судебными экспертами и иными экспертами из числа лиц, обладающих специальными знаниями». Негосударственные эксперты указаны в числе «иных», во вторую очередь. На такую же мысль наводят и формулировки постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 2010 года № 28 «О судебной экспертизе по уголовным делам». На практике, как известно, заключения специализированных государственных экспертных учреждений принимаются судами значительнее охотнее, чем заключения различных частных институтов и частнопрактикующих экспертов. Подобного рода ситуации, хотя они и не укладываются, строго говоря, в логику дела «Bönisch», тем не менее встречались в практике Европейского суда.

В уже упоминавшемся деле «Sara Lind Eggertsdottir v. Iceland» заявитель подал иск против медицинского учреждения, жалуясь на неадекватную медицинскую помощь. При рассмотрении этого дела в качестве эксперта выступало исландское бюро медико-судебной экспертизы, члены которого являлись сотрудниками того же самого медицинского учреждения, которое и было предположительно причинителем вреда. Европейский суд, рассматривая это дело, нашел нарушение статьи 6 Конвенции в связи с наличием у членов бюро медико-судебной экспертизы конфликта интересов: по сути, им было предложено решить, насколько действия их коллег по госпиталю были профессиональными. Их непосредственный начальник находился в числе тех, кто заявлял о своей поддержке апелляции против решения суда нижестоящей инстанции (которое было в пользу заявителя).

Европейский суд при этом отметил установленную законом роль бюро как органа, представляющего заключения для судов. Из этого Суд заключил, что мнение бюро имело особый вес по сравнению с мнением любого другого эксперта (§ 49 постановления Суда). Это было также ясно из решения Верховного суда Исландии, который придал особый вес заключению бюро.

В этом деле Европейский суд нашел нарушение не только принципа процессуального равенства сторон, но и требования беспристрастности суда! Иначе говоря, решение бюро судебно-медицинской экспертизы здесь было воспринято как часть судебного решения с точки зрения институциональных гарантий статьи 6, а не только как эпизод судебной процедуры.

При этом Европейский суд нисколько не сомневался в беспристрастности самого Верховного суда Исландии. Кроме того, из решения Суда не следует, что мнение бюро судебно-медицинской экспертизы было обязательным для Верховного суда de jure. Как следует из решения, у Верховного суда была полнота юрисдикции в этом деле, и тем не менее Европейский суд нашел в себе смелость утверждать, что конфликт интересов внутри бюро (экспертного органа) нарушает принцип беспристрастности суда!

Решение по делу «Sara Lind Eggertsdottir» отражает если не формальную сторону вопроса, то как минимум реальный вес государственного эксперта в судебном процессе. Европейский суд в исландском деле сделал акцент на двух критериях: на том, что полномочия эксперта как основного поставщика экспертных услуг для суда установлены в законе, и на том, что суд в приговоре опирался в значительной степени на заключение «государственного» эксперта. Представляется, что этим условиям соответствуют многие российские дела.