Григорий Диков - Стандарты справедливого правосудия [международные и национальные практики]

Очень часто высказывания, нарушающие презумпцию невиновности, допускают частные лица. Конвенция, как известно, защищает от нарушений со стороны государства — его органов и должностных лиц. Строго говоря, жалобы на публичные высказывания частных лиц будут несовместимы с Конвенцией ratione personae. Вместе с тем практика Суда признает существование позитивных обязательств государства по Конвенции, в число которых может входить и предоставление в той или иной форме защиты от действий частных лиц, вторгающихся в защищаемую Конвенцией сферу.

В деле «Barril v. France» (постановление от 30 июня 1997 года) газета опубликовала статью, в которой заявитель (офицер полиции) обвинялся в фабрикации уголовного дела против третьих лиц. Офицер возбудил дело о клевете и проиграл его (будучи жертвой и гражданским истцом одновременно), так как французские суды нашли факт фабрикации доказанным, со ссылкой на доказательства, представленные журналистами.

В этом деле Комиссия должна была разрешить конфликт между двумя правами по Конвенции — презумпцией невиновности заявителя и свободой выражения мнения (статья 10 Конвенции). Отвлечемся от уголовного процесса и рассмотрим эту ситуацию с точки зрения журналиста. Очевидно, что пресса достаточно часто публикует материалы, граничащие с вердиктом о виновности. Многое зависит от формы, в которой выражено мнение, и не всякое критическое замечание можно расценивать как оскорбление или клевету. Так, оценочные суждения (даже очень критические) пользуются наибольшей степенью защиты по статье 10. Но что делать с утверждениями о фактах, если в этих фактах любой читатель, слушатель и т.п. с легкостью может увидеть состав вполне конкретного уголовного преступления?

Очевидно, что журналисту должна быть как минимум предоставлена возможность доказать правоту фактов, на которые он сослался в своей статье или передаче. Слова «как минимум» здесь не лишние — Европейский суд в своей практике применяет стандарт, еще более снисходительный по отношению к журналисту. Этот стандарт даже не предполагает доказывания правдивости высказывания. Европейский суд всего лишь требует доказать (а) правдоподобность высказывания с учетом той информации и источников, которые были у заявителя, и (б) выполнения журналистом обязанности по их проверке (см., например, дело «Bladet Tromso and Stensaas v. Norway», постановление от 20 мая 1999 года). В любом случае нельзя лишать журналиста права доказать хотя бы правдивость своих высказываний (не говоря уже о правдоподобности). В противном случае никакая журналистская деятельность не была бы возможна (или была бы ограничена лишь сухим пересказом приговоров).

В то же время доказывать правдивость высказывания можно по стандартам гражданского процесса. Либо, что еще хуже, журналист, находясь на положении обвиняемого, сможет в полной мере воспользоваться защищающим его стандартом «вне разумных сомнений», что возлагает на обвиняющую сторону дополнительное бремя и требует особенно убедительно доказать факт клеветы. Возникает некоторый перекос в пользу журналиста и его процессуальных возможностей. Как разрешить этот конфликт?

Европейская комиссия не нашла ничего предосудительного в том, что от журналистов не стали требовать доказать виновность заявителя «вне разумного сомнения», а наоборот, на заявителя возложили обязанность доказать лживость журналистов «вне разумного сомнения». Комиссия заметила, что по делам о клевете доказывание правдивости спорного утверждения есть одна из допустимых форм защиты. Более того, установление правдивости опубликованного заявления неравнозначно объявлению истца виновным в уголовно-правовом смысле. Неважно, что заявитель никогда не преследовался за фабрикацию дела — в конце концов, во многих странах у государства нет обязанности возбуждать уголовное преследование, а есть лишь право по своему усмотрению возбуждать или не возбуждать дело. Вне зависимости от наличия или отсутствия приговора в отношении заявителя у журналистов все равно было право написать то, что они написали, и доказать правдивость этого высказывания. Особенно такое право должно существовать в отношении заявителя, который в тот момент был ответственным сотрудником правоохранительных органов.

Таким образом, Комиссия сделала очень определенный выбор в пользу гарантий по статье 10 Конвенции и в ущерб презумпции невиновности. Вывод, что обвинения, высказанные журналистами в статье, не были формальным признанием вины заявителя, звучит не очень убедительно. Как будет видно ниже (см. в особенности дело «Minetti»), форма высказывания не так уж важна для того, чтобы расценить его как признание вины, — важен смысл высказывания. Из дела «Barril» следует, что Комиссия не видела проблемы там, где решение суда, по сути, инкриминирующее заявителю уголовное деяние, было принято в гражданской процедуре.

Большинство мер процессуального принуждения, а также следственных действий базируется на подозрении против обвиняемого. Без такого подозрения невозможно открыть уголовное дело, организовать прослушивание телефонных переговоров, провести оперативный эксперимент и т.д. Еще большая степень подозрения требуется для помещения лица под стражу, предъявления ему обвинения и для передачи дела в суд. Все эти действия, однако, сами по себе не означают нарушения презумпции невиновности, иначе деятельность следственных и судебных органов была бы невозможна.

Следует отметить, что при применении всех вышеперечисленных процессуальных мер правоохранительные органы и суд неизбежно оценивают в определенной степени обоснованность обвинений. Так, первым условием для заключения под стражу является наличие «разумного подозрения». Об этом прямо говорит подп. «с» § 1 статьи 5 Конвенции, посвященной лишению свободы. Под «разумным подозрением» понимается такое положение вещей, которое указывает на возможную причастность лица к преступлению. Очевидно, что на данном этапе вина этого лица еще не доказана — не собрано достаточно доказательств, не проведено полноценное слушание и т.д. Стандарт доказывания «разумного подозрения» для целей ареста значительно более низкий, чем стандарт доказывания в самом уголовном процессе. Достаточно косвенных улик, чтобы обосновать необходимость предварительного заключения лица, в то время как их может быть явно недостаточно для того, чтобы вынести обвинительный приговор.