Григорий Диков - Стандарты справедливого правосудия [международные и национальные практики]

В Европейской конвенции нет подобной статьи. В то же время статья 3 Конвенции запрещает применять пытки. Она гласит: «Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию». Таким образом, здесь не говорится напрямую о том, что доказательства, полученные под пыткой, являются недопустимыми. Нет такой нормы и в статье 6, посвященной справедливости судебного разбирательства. Это, однако, не означает, что Европейский суд не отвергает пытки как способ получения доказательств.

Как уже отмечалось, требование справедливости судебного разбирательства может содержать себе, в скрытом виде, некоторые гарантии, которые сложно обнаружить при поверхностном чтении текста Конвенции. Действительно, статья 6 не содержит формулировки, аналогичной статье 15 Конвенции ООН против пыток, но можно утверждать, что доказательства, добытые под пыткой, не могут использоваться внутренними судами, поскольку иное, как неоднократно отмечал Европейского суд, противоречило бы самому духу справедливого судопроизводства.

При этом в практике Европейского суда само понятие пытки эволюционирует. Суд, в соответствии со своим динамическим подходом к прочтению Конвенции, не раз отмечал, что обращение, которое еще 50 лет назад могло считаться просто «унижающим достоинство», сейчас может рассматриваться как «пытка» [270] В этой связи интересно сравнить положения Европейской конвенции и требования восьмой поправки к Конституции США, которая запрещает «необычные и жестокие наказания». Формулировка «необычные» явно указывает на необходимость анализировать каждое наказание в его историческом контексте. То, что необычно сейчас, было обычным делом 200 лет назад — наказание розгами, например. Европейский суд смотрит на понятие «пытки, бесчеловечное или унижающее достоинство обращение» похожим образом, оценивая их в историческом контексте. . Кроме того, надо признать, что Суд не сформулировал (да и в принципе не мог этого сделать) определения пытки. Впрочем, и в российском праве этого определения нет. Для того чтобы квалифицировать то или иное обращение как пытку, Суд применяет ряд критериев, разработанных в его практике. Однако эти критерии не аналог математической формулы, а скорее ориентиры, которые помогают Суду понять, причиняло ли данное обращение страдания или просто неудобства.

В целях данного исследования пыткой должно признаваться любое серьезное физическое или психологическое давление на подозреваемого, применяемое с целью получить от него какие-либо показания [271] Пытка просто из мести, из садистских побуждений или с целью вымогательства тоже пытка, но она не будет нас интересовать постольку, поскольку не создает «обвинительного материала» против обвиняемого. и по своему характеру и интенсивности явно выходящее за пределы допустимых методов работы с подозреваемыми.

Под пыткой можно также понимать и угрозу пытки. Так, в отчете Специального докладчика Комиссии по правам человека перед Генеральной Ассамблеей ООН от 3 июля 2001 года [272] UN Doc. A/56/156. было сказано, что «запрещение пыток касается не только действий, причиняющих боль, но также и действий, причиняющих психические страдания жертве, запугивание и другие угрозы». Докладчик далее отметил, что «угроза физическим насилием сама по себе может представлять собой психологическое насилие». «Серьезные и правдоподобные угрозы, включая угрозы убийством, в отношении физической неприкосновенности жертвы или третьего лица, могут рассматриваться как... пытка» (§ 3, 7, 8). Из этой формулировки видно, что «угроза пытки» равняется пытке даже в том случае, если физическое насилие будет направлено не против самого подозреваемого, а против родных или близких ему лиц. В практике Европейского суда угроза пытки рассматривалась как «бесчеловечное обращение» (см. дело «Gäfgen v. Germany» постановление Большой палаты от 1 июня 2010 года, § 131), что, впрочем, не меняет существенным образом анализа Суда — это остается обращением, запрещенным по статье 3 Конвенции.

Согласно статье 75 УПК РФ доказательства, полученные под пыткой (или путем жестокого и унижающего человеческое достоинство обращения), должны быть признаны недопустимыми.

В некоторых европейских юрисдикциях недопустимыми считаются не только доказательства, полученные в результате пытки внутри страны, но и доказательства, полученные таким образом за ее пределами. Так, например, в деле «A. v. Secretary of State for the Home Department (№ 2)» [273] Цит. по: Grief N. Op. cit. английская палата лордов единогласно решила не принимать доказательство, полученное в результате применения пытки за рубежом.

Дело «Harutynyan v. Armenia»: получение доказательства под пыткой — независимо от его значения — разрушает обоснованность всего обвинения.

Обратимся теперь к практике Европейского суда по этому вопросу. В деле «Harutynyan v. Armenia» (постановление от 28 июня 2007 года) Суд столкнулся с ситуацией, в которой доказательства, полученные под пыткой, были использованы против подсудимого. И это несмотря на то, что параллельно с процессом против заявителя суды рассмотрели дело против полицейского, которого обвиняли в применении пытки к заявителю, и приговорили этого полицейского к трем с половиной годам заключения.

Европейский суд, рассматривая эту ситуацию, начал с изучения того, как подобные доказательства были использованы в национальном процессе. Суд заключил, что признание заявителя было использовано в процессе, причем армянские суды не подвергали сомнению надежность этого доказательства. Более того, суды сослались на показания другого свидетеля, которого также пытали. Наконец, суды в своем приговоре указали, что пытки были применены к подсудимому и двум свидетелям для установления истины по делу. Иначе говоря, армянский суд готов был принять результаты таких «следственных действий» как нормальное доказательство вины подсудимого.

В этом деле Суд заявил, что доказательства обвинения (в форме признания вины или вещественных доказательств), добытые в результате акта насилия, жестокости и т.п., не могут никогда быть использованы для подтверждения вины подсудимого, вне зависимости от их доказательственной ценности.

Кроме того, отмечая тот факт, что подсудимый и свидетели продолжали подтверждать свои показания в течение некоторого времени на следствии, Суд отметил, что, даже если пытки к ним в последующем не применялись (что также было сомнительно), угроза их применения продолжала существовать и имела такой же эффект.

Это дело очень важно еще потому, что Суд (в отличие от очень многих других дел, в которых обсуждался вопрос об использовании «несправедливо полученных» доказательств) не стал оценивать вес доказательства, а только обратил внимание на факт его использования. То есть, возможно, существовали и иные свидетельства в пользу того, что заявитель был виновен в инкриминируемом ему деянии, — это для Суда оказалось неважно. Сам факт использования доказательства, полученного под пыткой (каким бы ни был вес этого доказательства), разрушает обоснованность всего обвинения. Суд прямо заявил в § 66 о том, что он не будет в таких случаях оценивать влияние «ненадлежащего» доказательства на доказательственную базу в целом. Этот подход закрепился в практике ЕСПЧ — в последние несколько лет Суд отмечал, что «использование доказательств, полученных в результате нарушения одного из самых базовых и абсолютных прав в Конвенции (статья 3 Конвенции, запрещающей пытки), всегда поднимает вопрос о справедливости процедуры, даже если допуск таких доказательств не был решающим в обосновании приговора» (см. «Içôz v. Turkey» от 9 января 2003 года, «Gôçmen v. Turkey» от 17 октября 2006 года).