Юрий Антонян - Психология убийства

Можно сказать, что люди всегда, а теперь особенно старались и стараются изменить неприемлемый порядок вещей, пытаясь продлить жизнь путем повышения ее уровня и качества, развития медицины и других сопричастных с ней наук, улучшения медицинской помощи населению, охраны природной среды и т.д. Возможности продления жизни неисчерпаемы, хотя люди с помощью войн, убийств, разрушения природы, массовых болезней и голода, казалось бы, делают все наоборот. Однако вера в такие возможности отнюдь не означает убежденности в конечном преодолении смерти и, следовательно, страха перед ней. Образно говоря, он появился с первым человеком и уйдет с последним. Никаких оснований думать иначе не дает ни история человечества, ни современная наука, ни даже религия, если иметь в виду земную жизнь человеческой плоти.

Несмотря на самое гуманное и оптимистическое просвещение по поводу смерти, несмотря на все религиозные схемы о бессмертии души, воздаянии в иной жизни или переселении душ, невзирая на любые попытки и обещания увековечения памяти за труды, подвиги или творческие свершения, человек все равно будет бояться смерти. Ибо такова его смертная сущность и особое отношение к своей неизбежности он унаследовал от бесконечной вереницы невспоминаемых предков, которые тоже так страдали, иногда надеялись и в конце концов ушли. Но страх индивида в предвидении необходимой кончины должен быть нравственным в том смысле, чтобы не толкал его на аморальные поступки. А это достигается воспитанием, отношением к нему прежде всего родителей, других людей, заботой и защитой со стороны, обеспечением его психического здоровья и жизненного благополучия.

Каждая культура вырабатывает свою систему ценностей, в которой осмысливаются проблемы жизни и смерти и отношения к ним. Тем самым создаются нужные психологические механизмы обеспечения стойкости людей перед лицом извечной неизбежности. Они черпают в этих механизмах необходимые для себя представления и стандарты, среди которых наиболее важно знание о смысле и предназначении жизни, о недопустимости ее сведения к уходу в небытие. Как раз это позволяет снизить до минимума (или, скажем, до цивилизованного уровня) страх и особенно ужас перед смертью, создавая в психологии конкретного человека систему образов и идей, поддерживающих его земное существование. Его психологическое равновесие нуждается в постоянном подкреплении и поддержке. Чем индивидуализированное человек, чем выше его ценность как личности и чем больше он оторван от среды, тем сильнее может ощущаться им хрупкость своего существования и огромность потери всего при наступлении кончины. В тех общностях, где утверждены противоположные взгляды, конечная неизбежность способна восприниматься как то, что не очень резко отличается от жизни, и даже как ее продолжение.

Очень важным в любой культуре является формирование должного отношения к самому факту собственной смерти. Взгляды и правила на этот счет имеют несомненное мировоззренческое, этическое и психологическое значение. Они учат достойно встретить свою кончину, без унижения и напрасной мольбы. Известны руководства по наиболее полной реализации процесса умирания и встречи с вечностью ("Египетская книга мертвых", "Тибетская книга мертвых"). Особенно нужны они тем, кто верит в загробную жизнь.

Э. Фромм считал, что есть только один способ действительно преодолеть страх смерти — это не цепляться за жизнь, не относиться к жизни как к собственности. Страх смерти это не страх, что жизнь прекратится, поскольку, говорил Эпикур, смерть не имеет к нам никакого отношения, ибо "когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет" (Диоген Лаэртий). Можно, конечно, бояться страданий и боли, которые, бывает, предшествуют смерти, но этот страх отличен от страха смерти. Страх смерти — это страх потерять то, что я имею: свое тело, свое Я, свою собственность и свою идентичность; это страх "потерять себя", столкнуться с бездной, имя которой — небытие. Даже в смертный час он может быть ослаблен, если воскресить чувство привязанности к жизни, откликнуться на любовь окружающих ответным порывом любви. Исчезновение страха смерти начинается не с подготовки к смерти, а постоянных усилий, уменьшить начало обладания и увеличить начало бытия. Советы о том, как умереть, — это фактически советы о том как жить (39).

Ведь можно же верить, что смерть всего лишь бесконечный сон без сновидений... Эти слова не очередная попытка дать афористическое определение смерти, хотя выраженный в них подход вполне возможен, как, впрочем, и юмористический, который я считаю в данном случае, как ни покажется странным на первый взгляд, самым здоровым. Смех над смертью — разве можно представить себе ее более полное поражение!

Чувство вины можно отнести к числу основных двигателей человеческого поведения. Согласно Г. Маркузе, который опирался на фрейдовскую структуру личности, чувство вины возникло следующим образом.

В ходе развития Я появляется другая психическая "инстанция" — сверх-Я. Оно возникает из длительной зависимости ребенка от своих родителей, и родительское влияние остается его ядром. Впоследствии, восприняв множество общественных и культурных воздействий, сверх-Я сгущается в могучего представителя устоявшейся морали и того, что принято называть высшими ценностями человеческой жизни. Теперь внешние ограничения, сначала налагавшиеся на индивида родителями, а затем другими социальными инстанциями, интроецируются в Я и становятся его сознанием. С этого момента в душевной жизни постоянно присутствует чувство вины — потребность в наказании, возникающая в результате нарушений или желания нарушить эти ограничения (в особенности в Эдиповой ситуации). Обычно Я приступает к вытеснениям по заданию и поручению своего сверх-Я. Однако скоро вытеснение и чувство вины становятся большей частью бессознательными, иначе говоря, автоматическими.

У личности, страдающей нервными расстройствами, неумеренная суровость сверх-Я, бессознательное чувство вины и бессознательная потребность в наказании, по-видимому, несоизмеримы с действительно "греховными" побуждениями индивида. Закрепление и усиление чувства вины на протяжении зрелости нельзя удовлетворительно объяснить, исходя из еще острой опасности индивидуальных побуждений. Пережитое самим индивидом не может дать достаточного объяснения индивидуальным реакциям на ранние травмы. Г. Маркузе, ссылаясь на работу 3. Фрейда "Человек Моисей и монотеистическая религия", считает, что индивидуальные реакции отклоняются от индивидуального опыта способом, гораздо лучше отвечающим прообразу некоего филогенетического события и сплошь да рядом допускающим объяснение через влияние такого события. Следовательно, анализ психической структуры личности необходимо продолжить за черту раннего детства и вернуться от предыстории индивида к предыстории рода. Г. Маркузе приводит высказывание О. Ранка о том, что в личности действует "биологическое чувство вины", которое отвечает потребностям рода (25).