Петер Ханс Тирген - Amor legendi, или Чудо русской литературы

Подобно мотиву танца мертвецов, мотив корабля дураков ( navis stultifera, navicula stultorum ) является устойчивым топосом дидактической метафористики, иносказательно трактующей о смехотворной преданности мирской суете ( vanitas ). Сатира Себастьяна Брандта («Daß Narrenschyff ad Narragoniam» – «Корабль дураков в страну дураков») – лишь один из многих примеров. Цель путешествия мореплавателя с его «дурацким хохотом» ( risus stultorum ) можно обозначить второй частью заглавия сатиры Брандта: «ad Narragoniam». На втором плане этой метафористики – библейские ассоциации (например, псалом 106 [552]), сатирические коннотации литургического чина и травестированные намеки экклезиологической корабельной символики [553]. Переодевающийся к обеду, но при этом как бы выряженный в костюм лицедея, бунинский господин то и дело рассматривает себя в зеркало: это самолюбование пижона, не видящего в зеркале своей глупости (320). А после его смерти в вестибюле отеля невнятно бормочет попугай (322).

У Генриха Гейне (ранее Бунин перевел как минимум одно его стихотворение [554]) есть баллада «Невольничий корабль» [555]. «Суперкарго мингер ван Кук», работорговец, везет на корабле «черный товар» – «чернокожих». Когда многие негры, заключенные в душном трюме, по пути умирают, выживших вынуждают к «бешеной пляске» под гремящую музыку на почти инфернальном карнавале. В финальной же строфе мингер ван Кук воссылает Господу Богу кощунственную молитву о своем «черном товаре»:

В трюме бунинской «Атлантиды» тоже надрываются если не буквальные, то фигуральные «негры», а на верхней палубе царят мнимое веселье, танцы и сладострастие. В финале повести бывшая делом всей его жизни «контора» господина из Сан-Франциско, некогда пользовавшегося рабским трудом китайцев, тоже погибает.

Бунинская амбивалентность хвалы морю и его интерпретации как места смерти – как реального, так и символического кораблекрушения – весьма напоминает двойную оптику цикла стихотворений Гейне «Северное море» [557]. В стихотворении «Гроза» возникают образы Харона и «бедного резвого кораблика», которому пришлось пуститься «в опасную пляску». Перед ликом «далекого, // Холодного, мертвого неба» и «широкого моря, // Волнами шумящего» Океаниды только и могут, что сказать человеку, возомнившему себя титаном Прометеем: «Безумец! безумец! хвастливый безумец!», а крики чаек звучат «словно насмешливый хохот» (стихотворение «Песнь Океанид»). Стихотворение Гейне «Вопросы» завершается декларацией полной утраты иллюзий: «И звезды светят холодно и ясно, – // Глупец стоит – и ждет ответа!» [558]. Все люди – пассажиры на корабле дураков.

В стихотворении «Морской призрак» Гейне воскрешает утопическое видéние затонувшего города, покоящегося «в глубине, на самом дне моря» [559]. Это может быть намеком на существующий со времен Платона миф об Атлантиде [560]. Платон поместил свое фиктивное островное государство в океане напротив Гибралтарского пролива, которым дважды проплыл господин из Сан-Франциско. Согласно Платону, жителей этого государства испортили изобилие и презрение к богам, за что Зевс и погубил Атлантиду. Таким образом, Атлантида изначально стала антиутопией по преимуществу, обретя функцию зерцала смерти [561]. Начиная с Тертуллиана, мотив Атлантиды появляется и в христианской книжности как своего рода образцовое предостережение и первый пункт в пророческих списках губительных катастроф [562]. В конце XIX в. миф об Атлантиде стал актуален даже в теософии и оккультизме – в том числе и у ревностной оккультистки Елены Блаватской (1831–1891) [563]. Многие из этих «идей времени» были известны Бунину. В 1911 г. в стихотворении «Зов» он вспоминает о «заветной Атлантиде», которую можно вызвать со дна морского в «предсмертных снах» [564]. За несколько лет до того Бунин в стихотворении «Атлант» свел вместе образы высоких гор и океана, дьявола, титанизма и «широкого шума вечности» [565]. Атлант, Атлантика и Атлантида (и мифологическая страна, и имя судна) – это гнездо географико-этимологических синонимов, гораздо более насыщенное символическими смыслами, чем то названия корабля, которое Бунин первоначально имел в виду: «Принцесса Ирен».

В 1912 г. вышел в свет роман Г. Гауптмана «Атлантида». Эта книга буквально призывает к сопоставлению с повестью Бунина – если не в генетическом, то в типологическом отношении, хотя, конечно, между двумя текстами существуют и характерные различия [566]. Гауптман повествует о противоположно направленном путешествии: из Европы в Америку, в Нью-Йорк, и обратно. В сюжете романа перемешаны эротические импульсы, духовный кризис, адские морские штормы, кораблекрушение как метафора жизненного пути, мотив смертной участи на фоне жажды развлечений, социальная критика и критика технократического капиталистического общества; однако в финале, в отличие от повести Бунина, с возвращением героя в Старый Свет Европы, для него наступает своего рода воскресение из мертвых. Постоянно упоминаются возмутители спокойствия Европы конца XIX в. Шопенгауэр и Дарвин. Напротив, отсылки к библейским сюжетам менее очевидны, нежели у Бунина. Роман Гауптмана имел большой успех не в последнюю очередь и потому, что он вышел в год гибели «Титаника», а сам писатель стал лауреатом Нобелевской премии в области литературы [567]. Разумеется, Бунин воспринимал Гауптмана как современного ему писателя – он дискутировал с Чеховым о пьесе «Одинокие» [568]. Когда семья господина из Сан-Франциско высаживается на Капри, его дочь охватывает «чувство страшного одиночества на этом чужом, темном острове» (318). Начиная с 1912 г. над романом «Америка» работал и Франц Кафка, но его вводная глава «Кочегар» появилась только в 1913 г. Оставшийся незаконченным роман, вероятно, должен был называться «Пропавший без вести»; в 1927 г. Макс Брод напечатал его под названием «Америка». Вирджиния Вулф в начале 1915 г. опубликовала роман «The Voyage Out» [569] – конечная цель путешествия его героини, Южная Америка, приносит ей смерть. Таким образом, каждая вылазка вовне увенчана открытым финалом.

Во втором акте драмы Горького «Дети солнца» (1905) жена Протасова Елена Николаевна предлагает художнику Вагину следующий сюжет:

‹…› порой мне грезится такое полотно: среди безграничного моря – идет корабль; его жадно обнимают зеленые, гневные волны; а на носу его и у бортов стоят какие-то крепкие, мощные люди… Просто – стоят люди, – все такие открытые, бодрые лица, – и, гордо улыбаясь, смотрят далеко вперед, готовые спокойно погибнуть по пути к своей цели… Вот и вся картина!