Александр Ливергант - Пэлем Гренвилл Вудхаус. О пользе оптимизма

Самое время приниматься за очередного «Дживса». Но тут Вудхаус, опустивший (а лучше сказать, умывший) было руки, получает – наконец! – заманчивое предложение: написать сценарий своего собственного романа 1919 года «Девица в сложном положении». На студии имелись в наличии сценарий этого романа, написанный Гаем Болтоном, а также одноименная пьеса 1928 года Яна Хея – но руководство ни сценарий Болтона, ни пьеса Хея не устраивали. Тем более что сценарий Вудхауса «пробивали» такие именитые в Голливуде люди, как голливудская звезда «средней величины» Фред Астер, претендовавший на главную роль в будущем фильме, и Джордж Гершвин, который был убежден: композитор Джордж Бивен в романе списан с него, Гершвина.

Вудхаус был счастлив, хотя «Девица в сложном положении» не относилась к числу его любимых книг. «Эта путаная история больше подходит для немощных пенсионеров и юных гидроцефалов», – напишет он перед самой смертью в начале 1975 года в предисловии к очередному переизданию романа.

«Совсем другое дело! – с неподдельным энтузиазмом пишет он Леоноре. – Тут ведь работаешь над картиной по собственному роману – не то что в “MGM” корпишь над “Розали”!

Да и мой нынешний босс Пандро Берман мне по душе: первый по-настоящему умный человек из всех, кого я здесь встречал, – не считая, конечно, Талберга, на которого он, кстати, похож».

Сначала Вудхауса наняли довести до ума уже имевшийся сценарий Болтона, но, поскольку с романом этот сценарий ничего общего не имел, решено было, что Вудхаус будет не переделывать сценарий старый и чужой, а напишет новый и свой собственный. Дело пошло быстрей обычного, и в середине 1937 года, несмотря на внезапную смерть Гершвина, съемки начались, когда сценарий не был даже еще дописан.

«Вудхауса, которому платят 6000 долларов в неделю исключительно за хороший характер, сменил Вудхаус, который делает дело», – с гордостью пишет он в это время Леоноре.

А вот Аллан Смит, сценарист, редактор Вудхауса, его оптимизма не разделяет:

«Когда Вудхаус появлялся на совещании, что случалось нечасто, – говорится в интервью, которое вошло в книгу «Интервью со сценаристами золотого века Голливуда» [56] Back Story: Interviews with Screenwriters of Hollywood’s Golden Age. Berkeley, 1986. P. 321. , – он вежливо выслушивал мои замечания и говорил: “Превосходно, дружок, так и поступим”. После чего отправлялся в ресторан обедать. Берман был вне себя – ведь Вудхаус получал 6000 в неделю. Или, бывает, явится, сядет в первом ряду и начнет изучать лондонскую “Times” двухнедельной давности… И так продолжалось месяца два с половиной. Когда я закончил редактировать его сценарий, он сказал с присущей ему едва заметной иронией: “Восхитительно, старик, просто восхитительно, кто бы мог подумать, что моя скромная история будет так превосходно читаться!” Сказал, что хотел бы внести кое-какие изменения. Я дал ему сценарий, он забрал его домой и через пару дней вернул. Изменение он внес всего одно. Кто-то у меня говорит: “Ну, я пошел!” Эта фраза была зачеркнута красными чернилами и над ней вписана другая: “Привет, ребята, я отбываю!”»

В октябре, спустя ровно год после приезда, «отбывает» из Лос-Анджелеса и Вудхаус. И, как и в прошлый раз, не без скандала. В 1931 году скандал возник из-за его разоблачительного интервью «Los Angeles Times», воспринятого тогда как гром среди ясного неба. На этот раз аполитичный и мирный Вудхаус, на свою беду, вмешался в конфликт. Конфликт между радикально настроенной Гильдией сценаристов (Screen Writers’Guild), которая активно боролась за права голливудских сценаристов и в которую входили такие известные, прокоммунистически настроенные писатели, как автор «крутых» детективов Дэшил Хеммет и его жена, лауреат Нобелевской премии, драматург Лилиан Хелман, а также уже известная нам Дороти Паркер, и более консервативными и лояльными Кинодраматургами (Screen Playrights), которых Вудхаус горячо поддерживал. Когда дело о клевете, возбужденное Драматургами против Сценаристов, суд Лос-Анджелеса отклонил, Вудхаус принял окончательное решение уехать.

«Билл, я ненавижу это место, – пишет он Таунэнду 4 сентября 1937 года, за полтора месяца до отъезда. – Нет, не столько место, сколько людей… Конечно, беда еще и в том, что я в принципе не люблю работать в кино. Но над “Девой” работать было здорово, ведь я трудился с лучшим здешним продюсером и, вдобавок, – над своим собственным романом, который, по существу, остался без изменений. В целом же, киноиндустрия – большое занудство. К тому же я задумал новый роман и берусь за него».

Отбывает – но вовсе не в Нью-Йорк и не в Лондон, как это бывало обычно, а во Францию, где они с Этель живут уже не первый год.

В конце двадцатых, так и не решив, где всё же лучше жить, в Америке или в Англии, Вудхаусы впервые подумывают о Франции: и красиво, и, как теперь выражаются, комфортно, и налоги существенно меньше. Нет ни английской Всеобщей забастовки 1926 года, ни американского биржевого краха 1929-го. Как пишет Вудхаус в романе «Галахад в Бландингсе»: «Вот она, Америка. Сегодня – миллионер, завтра – торгуешь яблоками». Но дилемма и здесь: Париж или провинция? Этель, понятно, за Париж; Плам же, памятуя о сельском уединении своего друга Таунэнда, предпочел бы что-то подальше от цивилизации.

В 1925 году супруги отправились в Канны и остались недовольны; недовольна, собственно, была Этель: светской львице в Каннах было откровенно скучно – не всё же время гулять по набережной Круазетт, где и знакомых-то не встретишь. Вудхаус, как обычно, целыми днями работал – и не видел большой разницы между Каннами и, скажем, Харрогейтом, английским лечебным курортом, где Вудхаусы последние годы часто бывали. Но и ему передались чувства жены (вот что значит счастливый брак!), и он, с несвойственной ему эмоциональностью, 20 марта пишет Леоноре:

«Из всех этих гнусных, смрадных, отвратительных мест Канны – самое гнусное, смрадное и отвратительное… Мы с мамочкой пришли к выводу, что ненавидим заграницу. Ненавидим их архитектуру, их внешность, их язык, их еду».

Вудхаус, конечно, погорячился, «ненавидим» – слово не из его лексикона. Точнее было бы сказать, что к загранице он равнодушен.

«Хочу ли я видеть мир? – пишет он Таунэнду 26 августа 1931 года после того, как Этель и Леонора надумали отправиться вместе с ним в кругосветное путешествие. – Мне еще не попадалось ни одно место на свете, которое бы меня не разочаровало. В том числе и Большой Каньон. Мне всегда нравилось странствовать по неприметным местам. Гораздо больше удовольствия доставляет мне такой городок, как Дройвич, где смотреть нечего, чем, к примеру, Тадж-Махал».