Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Как представляется, среди всех этих текстов для О., как для автора НБН, наиболее актуальными, кроме стихотворений Иванова, могли быть эмигрантская “Элегия” (1933) Антонина Ладинского:

(195, с. 11)

и хрестоматийные строки из первой главы “Евгения Онегина”:

(317, т. VI, с. 6),

которые О., как и многие другие эмигранты, вероятно, иронически примеряла на собственную судьбу. Между прочим, прямую отсылку к этим строкам из пушкинского романа содержит и стихотворение Иванова “Январский день. На берегу Невы…”. Сравните у Пушкина: “Или блистали , мой читатель” и у Иванова: “Все, кто блистал в тринадцатом году” (подмечено в: 21, с. 592).

С. 19 Посвящаю свою книгу Анне Колоницкой. – См. с. 12.

С. 21 Какой я была, / Когда здесь на земле жила… – Автоцитата из раннего варианта стихотворения, которое впоследствии стало заглавным в поэтической книге О. “Портрет в рифмованной раме”:

1950–1975 гг.

С. 21… “Воспоминания, как острый нож они”. – Цитата из “Горя от ума” Грибоедова – реплика Софьи: “Воспоминания! как острый нож оне” (112, с. 100).

С. 21 Неправда, неправда… – заглянуть… – Автоцитата из стихотворения 1960 г.:

(285, с. 53)

С. 21 Нет, я ни за что не стала бы описывать… – все это никому не нужно. – Сравните в “Шуме времени” (1923) Мандельштама, и тоже с отталкиванием от трилогии Л. Толстого: “Мне хочется говорить не о себе, а следить за веком, за шумом и прорастанием времени <���…> Никогда я не мог понять Толстых и Аксаковых, Багровых внуков, влюбленных в семейственные архивы, с эпическими домашними воспоминаниями” (226, т. 2, с. 99). Сравните также в письме О. к филологу и поэту В. Маркову от 17 июня 1957 г.: “…для меня прошлое так безразлично, что чужое прошлое иногда мне ближе моего и о себе говорю безразлично” (427, с. 429).

С. 22 Многих удивляет, что я так точно, так стенографично привожу слова и разговоры. – Сравните, например, с замечанием Л.К. Чуковской о НБН и фрагментом письма Г.П. Струве В.Ф. Маркову (с. 797 и 569).

С. 22 …больше Dichtung, чем Warheit? – Отсылка к заглавию автобиографического сочинения Гёте “Dichtung und Wahrheit: aus meinem Leben” (“Поэзия и правда: из моей жизни”).

С. 23 Как-то, совсем недавно, я напомнила Георгию Адамовичу о забавном эпизоде его детства. – …можете ссылаться на меня… – Имя поэта и литературного критика Георгия Викторовича Адамовича (1892–1972), по-видимому, неслучайно возникает на страницах НБН вторым после имени Георгия Иванова. В течение долгих лет Адамович был ближайшим другом семьи Ивановых. Сравните со словесным портретом молодой О., набросанным Адамовичем в поздней рецензии на ее стихи:

“…кто из посещавших тогдашние петербургские литературные собрания не помнит на эстраде стройную, белокурую, юную женщину, почти что еще девочку, с огромным черным бантом в волосах, нараспев, весело и торопливо, слегка грассируя, читающую стихи, которые заставляли улыбаться всех без исключения, даже людей, от улыбки в те годы отвыкших?” (4, с. 149).

Подводя итог их отношениям, 26 февраля 1972 г. О. писала Маркову: “У меня большое горе – умер Адамович. Он был моим самым старым другом – с <19>20 года – и самым верным. Точнее – моим единственным другом. Последней связью с прошлым.

Для меня это огромная потеря, но и для русской литературы она очень велика <���…>. Теперь я стала окончательно одинокой” (427, с. 516).

При этом, как и почти всякая история долгой дружбы, история взаимоотношений Иванова, О. и Адамовича знавала разные времена (подробнее об этом см.: 20, с. 55–82; 424, с. 391–402). В частности, тому же Маркову О. ранее писала об “идиотизмах” Адамовича (427, с. 426) и даже жаловалась на одно его “уклончиво-любезно-подлое письмо” (там же, с. 447). Адамович, в свою очередь, в 1960 г. рассказывал филологу Ю. Иваску: “Я был на похоронах Георгия Иванова. Одоевцева плакала, потом я отвез ее домой. Через час она развеселилась, попросила вина и говорит: «Георгий Викторович, женитесь на мне, хорошо будет». Если бы и женился, то меня давно бы уже не было в живых… Заговорила бы. В большой дозе я ее не перевариваю” (312, с. 171).

Познакомившись в “Русской мысли” с обширными отрывками из воспоминаний О., Адамович писал ей 10 февраля 1962 г.: “Я прочел «На берегах Невы» с удовольствием, вниманием и всякими другими чувствами того же рода. «Продолжайте, mademoiselle!» Правда, очень хорошо, Гумилев особенно. И о Ваших чувствах при лицезрении Ахматовой тоже. Я думаю, что Ваша книга – ежели книга будет! – останется надолго, как памятник и свидетельство среды, эпохи, правда, чуть-чуть сумасшедшей. Но это от Вас не зависит, в те годы все чуть-чуть сошли с ума, и мы с Вами в том числе” (78, с. 590). Однако Иваску двумя годами ранее, 17 апреля 1960 г., Адамович писал про потенциальные воспоминания О. о том же Гумилеве в несколько ином тоне: “Одоевцева <���…> будет врать о том, какие тайны ей поверял Гумилев” (357, с. 535). Еще одна краткая характеристика О. была дана в письме Адамовича к тому же адресату от 31 июля 1959 г.: “Одоевцева <���…> всегда была птицей” (там же, с. 529). Сравните с отчасти сходным сравнением из письма Адамовича к самой О. от 8 мая 1959 г., в котором он советует ей воздерживаться от газетной и журнальной полемики: “Вы – лилия, роза, мимоза, не для этого созданы, слишком чувствительны, и вообще, не стоит Вам до всего этого опускаться” (78, с. 574).