Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Финал комментируемого фрагмента в первой, газетной публикации отрывков из НБН был понятнее для читателя: “Стихов Гумилева, до поступления в «Живое Слово» [50] Здесь и далее особенности употребления прописных и строчных букв в цитатах сохраняются по цитируемому источнику. я почти не знала, а те, что знала, мне не нравились” (277, с. 4–5).

С. 27 Я любила Блока, Бальмонта, Ахматову. – Вслед за упоминанием об Ахматовой в первой, газетной публикации фрагментов НБН следовало: “В особенности Ахматову. Ахматову я не только любила и знала «Четки» наизусть, но была просто влюблена в нее. Впрочем, кто в те годы не был влюблен в Ахматову? Совсем недавно, прошлой весной, я встретила ее на Литейном” (277, с. 4). А далее был помещен обширный мемуарный фрагмент об Ахматовой, который в книжном варианте НБН переместился в конец повествования (см. с. 438–446).

Любовь к стихам Бальмонта и Блока обличала в юной О. типичного любителя русских модернистских поэтов 1910-х гг. Подробнее о популярности именно этих двух авторов в читательской среде того времени см.: 200, с. 37–44, 129–133.

С. 27 О том, что Гумилев был мужем Ахматовой… – … развелся… женился на… дочери… профессора Энгельгардта, который читает у нас в “Живом слове” китайскую литературу. – В первой публикации отрывков НБН из зачина комментируемого фрагмента становилось ясно, что Гумилев первоначально воспринимался О. именно как муж Ахматовой: “О том, что Гумилев был ее мужем и каким ореолом для меня это окружило его имя – я узнала только в «Живом Слове»” (277, с. 5).

С Анной Го́ренко (будущей Ахматовой) Гумилев венчался 25 апреля 1910 г. (разрыв произошел в 1913 г.; официальный развод был оформлен 5 августа 1918 г.). В Африку он ездил не дважды, а как минимум трижды: в декабре 1909 г., в сентябре 1910 г. и в апреле 1913 г. Добровольцем в уланский полк Гумилев поступил в самом начале Первой мировой войны. В Петроград из Лондона поэт вернулся в конце апреля или самом начале мая 1918 г. (355, т. 2, с. 544). О его тогдашних настроениях можно узнать из мемуаров Бориса Анрепа: “Гумилев, который находился в это время в Лондоне и с которым я виделся почти каждый день, рвался вернуться в Россию. Я уговаривал его не ехать, но все напрасно. Родина тянула его. Во мне этого чувства не было…” (15, с. 86; см. также: 354, с. 551–554).

На Анне Николаевне Энгельгардт (1895–1942) Гумилев женился в начале августа 1918 г. Отцом второй жены поэта был литературовед и журналист Николай Александрович Энгельгардт (1867–1942), который по протекции Гумилева (см.: 36, с. 8) преподавал в Институте живого слова курс, парный курсу Гумилева, – “Теория прозы”, а также “Курс поэтики Востока” (там же, с. 73, 91–92). В рецензии на американское собрание сочинений Гумилева О. описывала обстоятельства развода поэта и его последующей быстрой женитьбы следующим образом: “…по желанию Анны Ахматовой – произошел его развод с ней <���…> женился он на Анне Николаевне Энгельгардт <���…> по словам самого Гумилева, «тут же», т. е. через неделю после развода. Ведь тогда никаких формальностей и подготовлений для развода и вступления в брак не требовалось” (283, с. 285). Подробнее о второй жене Гумилева см. наш комментарий на с. 524–526.

С. 29 На эстраде, выскользнув из боковой дверцы, стоял Гумилев. – Следующий далее в НБН словесный портрет Гумилева назвал “очень точным” неплохо знавший поэта филолог Ю. Оксман (137, с. 175). Сравните также описание лекции Гумилева у О. с фрагментом из мемуаров композитора Валериана Богданова-Березовского, изданных в 1971 г. в СССР (местом и временем издания объясняется некоторая тенденциозность цитируемого отрывка, в котором фамилия Гумилева не названа):

“Я пристально всматривался в фигуру, закутанную в богатую, расшитую белым орнаментом доху, следил за спокойными и высокомерными поступью и жестами человека средних лет, вышедшего на эстраду одной из аудиторий Института живого слова. В помещении было холодно, и доха при всей ее декоративности имела чисто утилитарное значение. Все сидели в верхнем платье и в шапках.

Расхаживая вдоль эстрады, поэт читал лекцию о стихосложении. Он говорил дельно, веско, блистая эрудицией, избыточно применяя далеко не всем известные и понятные узкоспециальные термины вроде – трибрахий, амфимакр, антиспаст, домхий, эпитрит, каталектика, липометрия, систола, элидия. Мы сидели притихнув, немного запуганные, и казалось, что это ему больше всего импонировало. Он чувствовал себя магом, просвещающим непосвященных, и предмет своей лекции раскрывал перед нами, как бы священнодействуя” (62, с. 122). Сравните финал этого пассажа с описанием впечатления О. от первого появления Гумилева на эстраде: “В нем было что-то театральное, даже что-то оккультное” (с. 29).

С. 29 …в оленьей дохе с белым рисунком по подолу, колыхавшейся вокруг его длинных худых ног. – О происхождении этой дохи Гумилев в 1920 г. говорил Н. Серпинской: “В моей комнате он снял доху, рассказал, что зимой 1918 года в Лондоне получил ее в подарок от английского лорда, вывезшего несколько выделанных, искусно украшенных оленьих шкур из экспедиции на Крайний Север. – Орнамент даже в Лондоне производил фурор. Равнодушные, блазированные джентльмены и леди останавливались!” (353, с. 132). Е.Е. Степанов, однако, предположил, что доху Гумилев “приобрел <���…> в Мурманске” в 1918 г. на пути в Россию из Лондона (355, т. 2, с. 544).

С. 30 Я растерянно гляжу на Гумилева. – В первой публикации отрывков из НБН далее следовало: “Я чувствую себя девочкой – из анекдота – писавшей отцу: «Папа, я вчера видела льва, но он не похож»” (278, с. 4).

С. 30 И не значат ничего… – Восстанавливаем правильный вариант по первой публикации отрывков из НБН, где эти слова были оформлены как стихотворная цитата (там же, с. 4), каковой они и являются. О. приводит финальную строку из стихотворения Г. Иванова 1930 г.:

(157, т. 1, с. 261)

Во всех книжных изданиях НБН слова “И не значат ничего…” как стихотворная цитата ошибочно не оформлялись.

С. 30–31 Трудно представить себе более некрасивого. – …не улыбнулся. – К характеристике “совершенно плоские глаза” в первой публикации был прибавлен еще эпитет “косящие” (278, с. 4). Приведем здесь и более ранний словесный портрет Гумилева из письма О. к Маркову от 7 июня 1957 г.: “Гумилев совсем не походил на медиума. Он был очень живой и, пользуясь В<���ашим> словарем, «конкретный». На редкость некрасивый, косой – «разноглазый», как он говорил, – и на редкость обаятельный. С удивительным, не похожим на человеческий, голосом, глухим и все же звучным, уходящим куда-то в нёбо (или в небо?). Раз увидев Гумилева, его уже нельзя было забыть. Но медиумического в нем не было ничего. Он был настолько живой и жизненный, что, когда он говорил: «Когда я умру», я всегда перебивала его: «Но вы никогда не умрете». Что, конечно, не служит доказательством моего тогдашнего ума” (427, с. 421). В финале комментируемого фрагмента О. цитирует две строки из поэтического автопортрета Гумилева 1913 г.: