Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

Сегодня было особенно весело и шумно. Хохотали так, что не могли подавать реплик. Один Гумилев сохранял завидное самообладание, на зависть мне. Впрочем, ему и не приходилось по роли говорить – он изображал мустанга в прерии: брыкался, скакал и ржал, стараясь не дать ковбоям набросить на себя лассо.

Мы спускаемся по Бассейной. Они оба идут меня провожать. Расстоянием мы в те дни не стеснялись. Гумилев живет в «Доме искусств» на Мойке, Георгий Иванов – на Петербургской стороне. Но разве это далеко? По дороге мы заходим в «Дом литераторов». Снаружи обыкновенный особнячок. Но за ним зеленый запущенный сад. Чудный, душистый, совсем деревенский сад. Мы садимся на скамейку под липой. Гумилев улыбается. Он очень доволен. Георгий Иванов хвалит его манеру обращаться с учениками.

– Как это ты сумел, Николай Степанович? Ты не только их учитель и друг. Они просто влюблены в тебя.

Гумилев кивает:

– Да, теперь я, наконец, нашел правильную манеру. Играя с ними, я приношу им не меньше пользы, чем лекциями. Поэт непременно должен уметь радоваться и веселиться. Веселье и радость вдохновляют. Я же сам писал:

Вот я и стараюсь дать им побольше этого чудесного разговора. Ведь печали у них и так достаточно.

Он задумывается на минуту, вынимает из кармана свой большой черепаховый портсигар и закуривает папиросу.

– А до чего я вначале не умел обращаться со своими учениками! До чего я был резок и даже бесчеловечен. Оттого-то я и был тогда так непопулярен. Сейчас у меня много способных учеников. Я их сам создаю сочувствием и поощрением. А прежде резал их, как армянин барашка. Чик – голова долой! Как им было не ненавидеть меня?

– Неужели ты их действительно – чик! голова долой? Как не похоже на тебя. И как забавно.

Георгий Иванов смеется, но мне совсем не смешно. Мне – на минуту – становится очень грустно, очень больно. Ведь и меня Гумилев чуть было чик! голова долой, чуть не зарезал, как барашка. И чудо, что не зарезал. Это было давно – больше двух лет тому назад. Два года – огромный срок в молодости. К тому же эти два года, с хвостиком, были совсем особенные, до неузнаваемости изменившие и меня и мою жизнь. Да и была ли у меня какая-нибудь жизнь, то, что можно считать жизнью, до поступления в «Живое слово»?” (271, с. 80–82).

Возможно, в этом фрагменте (и далее в НБН – см. с. 325) подразумевается такой анекдот: “Армянин говорит барашку: «Ты не бойся, я тебя не больно зарежу! Чик – голова долой!»”

С. 34 …ритмической гимнастикой по Далькрозу. – Швейцарский композитор и педагог Эмиль Жак-Далькроз (Emile Jaques-Dalcroze; 1865–1950) разработал специальную систему ритмической гимнастики, в которой жесты должны были стать идеальным внешним воплощением музыки. Соответственно, ученики Далькроза стремились координировать движения тела с музыкальным ритмом. В Институте живого слова система Далькроза послужила основой первой ступени занятий ритмической гимнастикой, программу которой составили актриса Нина Павловна Писнячевская и Н.В. Романова (36, с. 113).

С. 34 Кони возглавлял ораторское отделение… – Юрист Анатолий Федорович Кони (1844–1927) читал в Институте живого слова курсы теории и истории ораторского искусства, а также специальный курс по этике общежития. Однако деканом ораторского отделения Института живого слова был адвокат Яков Самуилович Гурович (1869–1936); подробнее о нем см.: 36, с. 100.

С. 35 Я поступила, конечно, на литературное отделение. – В журнальной публикации отрывков из НБН далее следовало пояснение: “к Гумилеву <���…> И как я его ждала!” (271, с. 82, 83).

С. 35… слушала Луначарского, читавшего курс эстетики… – Нарком просвещения РСФСР в 1919 г. действительно читал в Институте живого слова курс “Введение в эстетику” (см.: 36, с. 106).

С. 35 Независимо от отделения… Юрьев, Железнова, Студенцов и, главное, Всеволодский. – Преподававший на театральном отделении Института живого слова Юрий Михайлович Юрьев (1872–1948) был одним из ведущих актеров Александринского, а позднее Большого драматического театров. Нина Михайловна Железнова (1899–1972) и ее муж Евгений Павлович Студенцов (1890–1943) были учениками Юрьева. Их актерская карьера также связана с Александринским театром.

С. 35… к “великому исправителю речевых недостатков” актеру Берлинду. – Еще одному ученику Юрьева и актеру Александринского театра Константину Николаевичу Берляндту (1880–1929) при публикациях НБН не везло. В журнальном варианте он был неправильно назван Берлиным (271, с. 83), на что О. указал Марков. В письме к нему от 22 мая 1968 г. О., оправдываясь, воспроизвела фамилию актера по-другому, но тоже неправильно: “Конечно, Берлянд, а не Берлин – это «досадная опечатка»” (427, с. 507). Наконец, в первом русском издании НБН (а вслед за ним и во всех изданиях) Берляндт превратился в Берлинда (286, с. 21).

С. 35… “Он перед грудью поставил свой щит велелепный”. – Чуть искаженная цитата из XXII песни “Илиады” Гомера в переводе Н. Гнедича: “Он перед грудью уставил свой щит велелепный” (107, с. 470). Сравните в мемуарах актрисы Клавдии Пугачевой: “У Юрьева мы много занимались дикцией. Каждое слово, даже когда мы говорили шепотом, должно было быть услышано во всех дальних местах в зале. Целый день ребята твердили поговорки по очереди на каждую букву. «Хорошая дикция – это вежливость актера, – повторял Юрьев. – Нужно каждое утро заниматься голосом и совершенствовать свою дикцию». Каких только он не давал упражнений, чтобы дикция была хорошей. Но постановкой голоса с нами никто не занимался, а посему было очень трудно тем, у кого от природы не был поставлен голос. Мы читали гекзаметры, нам нравилось выговаривать слова «Он перед грудью уставил свой щит велелепный, дивно украшенный, шлем на главе его четверобляшный» и т. д. Эти слова произносились с силой, мы упивались ими, ощущая свою мощь, свои возможности” (315, с. 38).

Также смотрите в воспоминаниях актрисы Елены Юнгер: “Классическая школа Ю.М. Юрьева была нам чужда и непонятна. <���…> на уроках его была железная дисциплина, и мы с полной отдачей отбарабанивали гекзаметр: «Он перед грудью уставил свой щит велелепный, Дивно украшенный…» – тщательно соблюдая повышения и понижения, несмотря на кажущуюся их нелепость” (425, с. 72).

С. 36–37 Самый “заметный” из поэтов, Тимофеев… – не мог не воспользоваться таким великолепным сюжетом. – Речь идет о Борисе Николаевиче Тимофееве-Еропкине (1899–1963), который родился в семье инженера-железнодорожника, окончил классическую гимназию в Москве, отслужил в Красной армии и дебютировал в печати в качестве поэта в 1919 г. В конце этого года Тимофеев-Еропкин был принят в члены Всероссийского союза поэтов. 1 мая 1920 г. одно его праздничное стихотворение, подписанное “Б. Еропкин”, поместили “Известия”, а в 1921 г. вышла его дебютная поэтическая книга “Календы”, состоявшая из двенадцати стихотворений (по одному на каждый месяц). Приведем здесь стихотворение “Сентябрь”: