Ирина Фуфаева - Как называются женщины [Феминитивы: история, устройство, конкуренция] [litres]

• Как видим, по мнению писателя, избегание обычных ходовых феминитивов в торжественных формулах как бы обнажает то ли второсортность, то ли недопустимость женского.

О том же – Лидия Чуковская, вслед за отцом защищавшая “живой как жизнь” от смертоносного канцелярита. “ Почему всех переводчиц, руководительниц, председательниц превратили в переводчиков, руководителей, председателей ? Почему все корреспондентки стали корреспондентами ? Понять легко: за последние десятилетия множеством профессий, которыми ранее владели одни лишь мужчины, овладели также и женщины. Появились женщины-инженеры, женщины-архитекторы, женщины-экономисты, женщины-врачи. Было: « переводчица Вера Звягинцева » . Стало: « переводчик Вера Звягинцева » . От этого сами переводы не лучше и не хуже, но зачем? Умолкаю. Буду ожидать, пока « актриса » превратится в « актера », « певица » в « певца » , а « танцовщица » в « танцовщика » . Остался у меня один вопрос: жив ли ты – живой как жизнь?” (Статья “Моя грач прилетела”. 1995.)

Забавно, но ожидания отчасти сбылись. Комментарий в дискуссии: “ А мне вот что интересно – первые записи в моей трудовой книжке – « артистка хора » . А последние – « артист » . Что случилось? Какова причина? Это же кто-то издал специальный указ… Пол я не меняла, если что ”.

Ну, вроде бы ясно: движущей силой замены феминитивов на слова мужского рода стали советские бюрократы. В итоге их деятельности по унификации номенклатуры профессий большинство названий должностей и позиций были унифицированы по мужскому полу. Я, например, научный сотрудник , а не научная сотрудница .

Бюрократический след вполне правдоподобен.

• Современный официальный язык любит унификацию вообще, а не только в случае с названиями профессий. Например, влияние официального языка на общенародный совершенно точно замешано в вымывании падежей у топонимов среднего рода – названий городов, сел, поселков: Иваново, Одинцово, Осташково, Голицыно, Тушино, Переделкино, Люблино, Коптево, Павлово и тому подобного. Теперь жители Одинцова клянут безграмотность дикторов, сохраняющих старую литературную норму и склоняющих имя их города, как это было испокон веков. Чуть ли не петиции пишут против порчи языка. А ведь “недаром помнит вся Россия про день Бородин а !”

При этом действительно многие носители русского языка ориентируются как на нечто правильное и незыблемое именно на современный им официальный, бюрократический язык, а не на язык художественной литературы, например. О таком явлении – проникновении пресловутого канцелярита даже в разговорную речь – писали многие, прежде всего Корней Чуковский, придумавший само слово канцелярит и собравший выразительные примеры такого проникновения в книге “Живой как жизнь” (1962).

Ориентация в разговорной речи на официальные наименования должностей, профессий тоже вполне реальна. Как у уже процитированной Екатерины Л.: “ Есть профессия « художник » , профессии « художница » нет. А если ещё я художник-педагог? Живописец. Как тогда? Живописица? Смешно… А всякие « художницы » и « борчихи » (шедеврально, не правда ли?) – это сущеглупие ” (из Фейсбука).

Аргументы типа “ Нет профессии « художница »!”, “ Моя профессия « парикмахер » ” явно отсылают к официальной номенклатуре профессий в качестве образца для тех, кто говорит на языке не официальном, а обычном.

С другой стороны…

Когда женщина даже в неформальной обстановке говорит о себе: “ Я – художник ” ( кассир, учитель, лаборант, сотрудник, активист ), можно подозревать ее в примазывании к первосортной группе, в ориентации на официальные нормы, на канцелярит, но вряд ли стоит упускать из виду, что феминитивный суффикс здесь на самом деле был бы избыточен, сообщал излишнюю информацию. Пол-то в этой ситуации и так известен. Вот в заголовке “ Журналисту « МК » вручили премию ” пол неизвестен (возможно, и неважен; это другой вопрос).

• Сама по себе избыточность не криминальна и даже является неотъемлемым свойством языка. Мы дублируем информацию то и дело. Например, когда кричим по телефону: “ Я уже выхожу !”, произносим лишнее слово я . Ведь окончание глагола выхожу и так сообщает, что говорящий имеет в виду себя. Сказать “ уже выхожу !” тоже можно и правильно. Почему-то конструкция с подлежащим, с я не отмирает. Или взять частицу не в конструкции “ никогда не смеялся ”. Зачем она? По-русски иначе выразить отрицание невозможно!

Избыточность как таковая создает запас прочности. Природе иногда требуется колоссальная избыточность – из миллионов икринок выживает одна. И в языке тоже дублирование делает передачу информации надежнее, особенно информации важной – отрицания, например.

• Тем не менее лишние языковые единицы могут в определенных условиях стать кандидатами на вылет. Например, если мы сильнее обычного нуждаемся в краткости. Или если эти единицы не слишком желательны по тем или иным причинам.

Поэтому, кажется, нельзя сводить мотивы избегания феминитивов к вуалированию пола как маркера второсортности и стремления бюрократов к единообразию. В сущности, в разбиравшихся выше словосочетаниях типа кавалерист-девица суффикс именно избыточен – кавалеристка-девица было бы уж слишком.

Вообще-то в дореволюционном газетном заголовке мне такое словосочетание встретилось: “ Женщина-авиаторша Л.В. Зверева протестует ” (“Петербургская газета”. 30.08.1911). Мало ли, бывают всякие мутации, но не всякие оказываются жизнеспособными, не всякие размножаются.

Абстрактных женщин-репортёров Влас Дорошевич именует феминитивом: “ Куда не проникнет репортёр, туда проникнет репортёрша” . Здесь суффикс принципиален. Однако о конкретной Варваре Меньшиковой, рядом: “ Она репортёр ! И репортёр прекрасный !” Здесь феминитивный суффикс нес бы лишнюю информацию, а значит, отвлекал на второстепенное – и мысль не была бы выражена столь четко.

Отсюда не так трудно пойти дальше и отказаться от феминитивного суффикса вообще в любой ситуации, где пол неважен. Он может быть при этом и неизвестен, но к существу дела информация о нем ничего не добавляет. А таких ситуаций с течением времени становится все больше. Массовое применение мужских обозначений к женщине, в общем, совпадает с ростом равноправия, укорочения волос и юбок, дейнековских физкультурниц в белых трусах и майках и метростроевок в комбинезонах – одним словом, со сближением в картине мира этих, оказывается, не диаметрально противоположных объектов.