Виктор Топоров - О западной литературе

Тед и Сильвия прожили в Бостоне целый год, раздумывая над тем, что же им делать дальше. В конце концов Сильвия приняла трудное решение отказаться от преподавательской деятельности и совмещать в дальнейшем занятия литературой и академической наукой. О таком сочетании она мечтала едва ли не с детства. Стипендий, однако же, новых не подворачивалось, да и сборника ей пока издать не удавалось: варьировался его состав, особенно часто менялось название, но реакция издательств оставалась неизменно негативной или в лучшем случае равнодушно прохладной. Поэтесса мрачно иронизировала над своим стремлением выпустить сборник стихов, называя это «необходимым окончательным ритуалом».

В декабре 1959 года Тед с Сильвией вернулись в Англию. В апреле родился их первый ребенок, дочь по имени Фреда. Осенью наконец-то должен был выйти первый поэтический сборник Сильвии «Колосс» в лондонском издательстве Хейнемана. Но тут на Сильвию обрушились напасти иного рода: у нее произошел тяжелый выкидыш, затем она перенесла трудную операцию аппендицита и почти сразу же после этого забеременела вновь. Финансовое положение молодой четы литераторов оставалось крайне плачевным. В такой ситуации, 1 мая 1961 года, Сильвия вновь обратилась в Фонд Сэкстона с просьбой о материальной поддержке (о гранте – то есть об единовременной выплате под конкретный литературный замысел) – на этот раз для того, чтобы закончить якобы – или на самом деле – уже начатое прозаическое произведение. Сильвия просила о сумме, достаточной для найма няни или бебиситтера и на аренду квартиры в течение года. По ее расчетам, это были 2080 долларов. В письме в фонд поэтесса сообщала, что живет с мужем и годовалым ребенком в двухкомнатной квартире и вынуждена подрабатывать, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Друзьям она в те же дни писала о том, что работает над повестью. «Мне хотелось заняться этим уже десять лет, но постоянно что-то мешало». Летом семья Хьюзов переехала в дачную местность в Девоншире, а 6 ноября пришло известие о том, что на этот раз фонд оказался великодушней. Грант в испрошенном размере (2080 долларов ровно) был ей на работу над повестью предоставлен.

17 января 1962 года родился сын Николас. Уход за детьми и ведение домашнего хозяйства были возложены на Сильвию, однако и работа над повестью продвигалась успешно, и уже 10 февраля в фонд был отправлен отчет о проделанном на тот момент объеме. Стихи же были Сильвии куда дороже, чем повесть, которую она теперь продолжала писать как бы во исполнение своих обязательств перед фондом. Правда, с весны вернулось и поэтическое вдохновение: пошли стихи, которые позднее составят сборник «Ариэль». В поэтическом творчестве Сильвии наметился серьезный перелом: стихи стали выливаться спонтанно (ранее она писала медленно и мучительно), но непосредственные впечатления и переживания вытесняли из лирики Платт свойственную ее ранним поэтическим опытам подчеркнутую книжность.

Проведя несколько недель в Ирландии, Тед и Сильвия решили на неопределенное время разъехаться и пожить врозь. Существуют различные версии мотивов этого разрыва и того, как отнеслись к нему оба поэта. Так или иначе, лето для Сильвии выдалось трудным. Она переболела гриппом, прошло несколько рецидивов, сопровождавшихся исключительно высокой температурой. Об еще одном лете в Девоншире при таком состоянии здоровья не могло быть и речи. Правда, у Сильвии появились знакомства в Лондоне, время от времени ее приглашали на Би-Би-Си, она начала подыскивать в британской столице жилье, что было по тем временам и по ее материальным возможностям занятием непростым. Законченный текст повести «Под стеклянным колпаком» был отослан в Фонд Сэкстона и практически сразу же принят к печати в лондонском издательстве Хейнемана. В канун Рождества Сильвия с детьми все-таки перебралась в Лондон. Особенно обрадовало поэтессу то обстоятельство, что ей удалось снять квартиру в доме, в котором некогда жил великий Уильям Б. Об этом свидетельствовала мемориальная доска на фасаде – и это не могло не показаться Сильвии добрым предзнаменованием. В те же дни она сказала одному из своих друзей, что считает повесть «Под стеклянным колпаком» чисто автобиографическим пророчеством, которое ей понадобилось написать, для того чтобы избавиться от тягостных воспоминаний. Но сейчас ей грезилось уже новое – куда более совершенное и исполненное неизмеримо большей любви к людям – прозаическое творение.

Повесть увидела свет в январе 1963 года, и отзывы критики произвели на Сильвию самое гнетущее впечатление. Хотя человеку в силу обстоятельств более объективному и, главное, менее ранимому стало бы ясно, что реакция на прозаический дебют Сильвии Платт как минимум далеко не однозначно отрицательна. Например, такой отзыв: «Критиковать Америку неврастеник способен точно так же, как и всякий другой человек, а может быть, даже лучше и убедительней, чем кто бы то ни было другой. А мисс Лукач (под таким псевдонимом была выпущена повесть. – В. Т. ) делает это просто блестяще». В другой рецензии отмечался талант молодого автора и богатство его воображения. В третьей – повесть называли «дамским опытом в духе Сэлинджера». И это, напоминаю, британская критика с ее традиционной ироничностью и язвительностью.

Но, конечно же, больше всего беспокоила Сильвию возможная реакция на повесть в Америке. Прежде всего со стороны родных и близких поэтессы, изображенных здесь откровенно саркастически и, хотя и в слегка измененном облике, легко узнаваемых. Псевдоним был в этом отношении весьма надежной защитой.

Через несколько лет после смерти Сильвии, в 1970 году, ее мать Аурелия Платт в письме к нью-йоркскому издателю поделилась своими соображениями на эту тему:

«Практически каждый образ в повести „Под стеклянным колпаком“ представляет собой отображение – сплошь и рядом карикатурное – живых людей, которых Сильвия знала, к которым хорошо относилась, которых любила; каждый из них без чьего бы то ни было принуждения уделял ей время, заботу, волнение, а в одном случае – и финансовую помощь на протяжении тех мучительных шести месяцев в 1953 году после ее нервного срыва… Если рассматривать эту книгу как некую данность в отрыве от всего остального, налицо черная неблагодарность. Неблагодарность, характеру Сильвии в целом не свойственная, и как раз поэтому дочь впала в такую депрессию после публикации книги, когда начала осознавать, что повесть повсюду читается и вот-вот принесет своей создательнице широкий успех. Сильвия написала своему брату, что это произведение никогда бы не следовало издавать в США».

В ту зиму в Лондоне стояли морозы, каких там не было с 1814 года. Электроэнергия и тепло подавались с частыми перебоями. Промерзали трубы. Сильвия ходатайствовала о том, чтобы ей поставили телефон, но не успела дождаться выполнения своей просьбы. Каждое утро перед пробуждением детей (а они просыпались в восемь) она работала над сборником стихотворений. Ее воображением овладел трагически безысходный образ мира и человеческого существования в нем, образ чудовищный и загадочный; ей начало казаться, что люди подобны марионеткам и что связи между ними не имеют никакого значения. Но писала она в эти дни неистово. Ее пером водило твердое убеждение в том, что явленного ей не способен поведать миру о мире никто другой, кроме нее. Конечно, много времени и сил отнимали бытовые нужды, и это не могло не злить ее. Сильвия писала тогда, что ощущает себя мощным и крайне эффективным оружием, которым почему-то пользуются лишь от случая к случаю. Она обратилась к врачу, тот прописал ей успокоительное и порекомендовал обратиться к психиатру. Опять к психиатру! Или время пошло по кругу? Впрочем, Сильвия и впрямь успела записаться на прием к психиатру. И даже отправила письмо своему когдатошнему бостонскому психотерапевту. Пришел и физический недуг: ее начали мучить свищи. Она рассорилась с приходящей домработницей, прогнала ее и теперь безуспешно подыскивала новую, чтобы получить возможность интенсивно писать. Ночами – а больше ей ничего не оставалось – она писала трудно: чувствовала себя изможденной, выжатой, «плоской», пыталась взбодрить себя музыкой и спиртным.