Виктор Топоров - О западной литературе

Герой-рассказчик испытывает к Тимофею Пнину брезгливую жалость. Пнин вяло ненавидит героя-рассказчика – и тот никак в толк не возьмет почему. Пнин – игрушка в руках у судьбы, воплощением которой становится герой-рассказчик.

«Я некрасив, я неинтересен, – пишет Пнин своей Лизе, делая ей предложение руки и сердца. – Я даже не богат. Но я предлагаю Вам все, что у меня есть, до последнего кровяного шарика, до последней слезы, все решительно. И, поверьте, это больше того, что может предложить Вам любой гений, потому что гению нужно так много сохранять в запасе, что он не может предложить Вам всего себя, как я. Быть может, я не добьюсь счастья, но я сделаю все, чтобы Вы были счастливы».

Автор такого письма – в традициях русской литературы уже победитель. По крайней мере, моральный. Поэтому любовное послание Тимофея Пнина продолжается в тексте романа следующим образом: «„Между прочим, посылаю Вам отдельным письмом брошюру, напечатанную в Праге моим другом профессором Шато, в которой он блестяще опровергает теорию Вашего д-ра Гальпа о том, что рождение представляет собой акт самоубийства со стороны младенца. Я позволил себе исправить явную опечатку на стр. 48-ой этой превосходной статьи Шато. Жду Вашего“ (вероятно, „решения“; нижний край листа с подписью Лиза отрезала)».

Это первый реванш рассказчика. Пнин смешон и в своей любви. И письмо его (с отрезанным нижним краем) Лиза вручает рассказчику в надежде, что он к ней вернется. Это второй реванш рассказчика.

Письмо Пнина – и образ его соперника – становятся знакомы читателю лишь ближе к концу романа. А в начале читаем: «… Пнин написал ей потрясающее любовное письмо – хранящееся теперь в частной коллекции, – и она прочла его, со слезами жалости к себе, пока поправлялась после глупого романа с литератором, который теперь… Ну, да все равно. Пятеро психоаналитиков, ее близких друзей, в один голос сказали „Пнин – и тотчас же ребенок“. Брак мало в чем изменил их образ жизни»… Это третий реванш рассказчика. Лиза уходит от Пнина, возвращается беременная, уходит вновь, вешает ему на шею сына – с реваншами рассказчика можно сбиться со счету. И наконец, рассказчик въезжает на белом коне в Уэйндельский университет, откуда изгоняют Пнина. И наконец, Пнин отказывается от подачки, предложенной рассказчиком. Общее недоумение.

Чтобы рассказать такую историю так, надо перенести место действия на подмостки сцены, на которой разыгрывается даже не фарс, а капустник. Так и поступает писатель – и здесь он, как всегда, безупречен. Все без исключения персонажи смешны, а Пнин с его английским недоязычием смешнее всех. И хотя сатирические карикатуры и дружеские шаржи на американскую профессуру достаточно традиционны и в известной мере вторичны, все они выписаны мастерской рукой. Правда, не гениальной.

Да, автор романа «Пнин» Набоков – в этом романе – не гений. «Пнин», пожалуй (наряду с «Даром», хотя это и вызовет общий протест), – самый слабый роман Набокова. Что ж, полюбите нас черненькими. Или не полюбите. Художника следует судить по законам, им самим для себя назначенным, – это сказано сильно. Но «каждому да воздастся по вере его» – все же сильнее. Отрадно, что Набоков входит наконец в нашу духовную сокровищницу, но место его в ней – совершенно особое. И привычное умиление и сюсюканье, которым и вообще нет места в размышлениях об искусстве и его творцах, здесь представляются прямо противопоказанными. Сусальный образ Набокова, творимый сейчас главным образом авторами предисловий к книжным изданиям и журнальным публикациям (предисловие Ерофеева здесь исключение) – это именно Набоков наоборот. А никакого писателя наоборот нам не надо.

Повезло Штирлицу: до таких чинов в гитлеровской охранке дослужился, а рук не замарал. Праведной, во всяком случае, кровью. Или все-таки замарал? И, срывая переговоры о сепаратном германо-американском мире или торпедируя атомный проект Третьего рейха, почитал себя наш доблестный Максим Максимович Исаев вправе не брезговать никакими, в том числе и самыми гнусными, средствами? Или не было никакого штандартенфюрера СС Штирлица?

Ну Штирлица-то, положим, может, и не было, но фантазия Юлиана Семенова разыгралась не на пустом месте. Шпионы у нас в нацистской Германии были. И не только в Германии. Знаменитая «лондонская пятерка» внедрилась в самое сердце британской разведки. И в самый мозг ее, на самый верх. Атомную бомбу мы у американцев после нескольких неудачных попыток все же ухитрились выкрасть. Перебежчиков из собственного стана неутомимо выслеживали и почти без осечек отстреливали. Или похищали. А по некоторым зарубежным сведениям, поймав агента-невозвращенца из числа сотрудников НКВД/КГБ или ГРУ, сжигали его заживо и снимали сожжение на киноленту. И прокручивали эту ленту агентам, засылаемым «за бугор», так сказать, в острастку и в назидание. Интересно, опровергнет ли это бывший генерал Калугин?

Штирлица не было, а романов о нем полно. И анекдотов – тоже. И если роман можно высосать не только из архива КГБ, но и из пальца, то анекдоты, как известно, на пустом месте не появляются. Слишком уж глубокой, слишком уж зияющей выглядела пропасть между мерзкими западными шпионами и отважными советскими разведчиками. А методы у них были и, скорей всего, остаются совершенно одинаковыми. Подкуп, шантаж, убийство. Спекуляция на политических воззрениях того или иного простака. Вынесение всей и всяческой морали за скобки. Впрочем, коммунисты признают только классовую мораль, да и ту, как все в мире, считают относительной.

Но сделаем для полноты картины одно фантастическое допущение: Штирлицу удалось сместить или тайно устранить Гитлера и захватить власть в Германии, скажем, в начале 1945 года. Как поведет себя он? Или, верней, как придется ему себя в таком случае повести?

Капитулирует перед союзниками? Этого не допустят генералы. Распустит нацистскую партию? Этого не допустит партаппарат. Запретит деятельность гестапо и других институтов подавления? Смешно и подумать. Введет многопартийность, назначит свободные выборы? Но какая же это будет – под контролем гестапо – многопартийность? Что это будут за выборы? Может быть, он приостановит уничтожение евреев в лагерях смерти?

Это – пожалуй, но разве за тем мы его в Германию засылали?

Штирлиц начнет с кадровых перестановок в высшем партийном и армейском руководстве. На одни посты посадит кадровых советских разведчиков, таких же как он сам, на другие, чтобы не возбуждать чрезмерных подозрений, – убежденных приверженцев войны и нацизма. Но и советские разведчики из его ближайшего окружения в свою очередь, чтобы не оказаться разоблаченными, вынуждены будут строить из себя фанатиков рейха.