Александра Баркова - Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Дальше – самая известная цитата, когда бедная протопопица бредет по льду. «Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне под робят и под рухлишко» (то есть под вещи) «дал две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед»(«Убивающиеся» – падающие, бьющиеся.) «Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошедей не смеем» («лошедей» через «е») «а за лошедьми итти не поспеем, голодные и томные люди». Посчитали количество нарочитых просторечий: много! То есть начинается новый накал страсти, нас сейчас подведут к тому, что будет эмоциональной (и стилистической!) кульминацией всего текста, и этот накал Аввакум выражает резкой сменой стиля. Буало от ужаса вертится где-то там, где нерожденные души обитают, потому что Аввакуму всё равно, к какому штилю прибегнуть для накала, к высокому или к низкому. С эмоциональной точки зрения они для него совершенно равноправны! Главное, что лексика (и грамматика) перестали быть нейтральными.

Фактически Аввакум пишет на трех языках. На церковнославянском, на русском литературном и на русском разговорном. И если содержательно у него разные языки задают весь спектр от сакрального до профанного, то для выражения эмоций важна лишь мера расхождения с нейтральной лексикой, грамматикой и орфографией. «Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится, – кольско [2] Скользко. гораздо! В ыную пору, бредучи, повалилась, а иной томной [3] Усталый, слабый. же человек на нея набрел, тут же и повалился; оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: «матушка-государыня, прости!» А протопопица кричит: «что ты, батько, меня задавил?» Я пришол, – на меня, бедная, пеняет, говоря: «долго ли муки сея, протопоп, будет?» И я говорю: «Марковна, до самыя до смерти!» Она же вздохня, отвещала: «добро, Петрович, ино еще побредем»». О жене «нея» – это очень сильно. И дальше церковнославянизмы «вздохня» и «отвещала». И этими тремя словами он, по сути, выражает жене всё уважение к ее стойкости, с которой она терпит все муки. От жен большинства великих людей жизнь требует настоящего подвига, но редко какой в ответ достанется такая благодарность. И отсюда, конечно, один шаг до декабристок, отправившихся в Сибирь, и два шага до поэмы Некрасова.

И когда протопоп говорит «до самыя смерти», то есть с ярким церковнославянизмом, он тем самым сразу все их страдания переводит с бытового, профанного уровня на сакральный. Аввакум у нас очень скромный, да, но тут он хотя бы этот ореол мученичества распространяет и на жену, чего она, конечно, заслуживает. Именно поэтому она отвещала (а не «отвечала») свое «ино еще побредем».

Про воеводу, у которого он был в Сибири: «Десеть лет он меня мучил или я ево – не знаю». Количество просторечий оцените. Видимо, сообразное с объемом мучений. Да, конечно, если тебе в поднадзорные выдают протопопа Аввакума, то очень сложный вопрос, кто тут кого мучил десять лет.

Что с Аввакумом дальше? Его все-таки возвращают из сибирской ссылки, он приезжает в Москву, снова в очень в неплохих отношениях с Алексеем Михайловичем. Тут уже Никон в опале, но Аввакуму по-прежнему не нравятся процессы, происходящие в русской православной церкви. «…уразумел о церкви, яко ничто ж успевает, но паче молва бывает. Опечаляся, сидя, рассуждаю: что сотворю? проповедаю ли слово божие или скроюся где? Понеже жена и дети связали меня. И виде меня печальна…» – какой шикарный церковнославянизм! Это очень книжная конструкция, ее вообще не было ни в каком живом языке никогда; и опять это относится к жене. И дальше сплошь максимально высокий стиль (поэтому вам уже должно быть страшно, ничем хорошим такой церковнославянский кончиться не может!): «…протопопица моя приступи ко мне… и рече ми: «что, господине, опечалился еси?» Аз же ей подробну известих…»Итак, жена пришла к нему и сказала ему: «Почему ты опечалился?», он же ей подробно объяснил. Но несмотря на то, что он ее «известих» (безупречно книжная форма), известих он ее на чистом разговорном русском. Почему так? Возможно, у Аввакума проснулась скромность (уже без иронии), и ему действительно неловко совсем уж высокий статус своим словам приписывать, а возможно, и другое: он исчерпал эмоциональные возможности книжной речи, а надо усиливать, а для усиления, как мы знаем, ему годится любая смена штиля. По нервам бьет, это точно. Итак, он известих: «… “жена, что сотворю? зима еретическая на дворе; говорить ли мне или молчать? – связали вы меня!” Она же мне говорит: “господи помилуй! что ты, Петрович, говоришь?… Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи”».

Со стилем разобрались, перешли к культурологии. Аввакум прекрасно понимает, что если он будет выступать с критикой церкви, то это приведет к новым бедам и для него, и для его семьи. И вот здесь мы с вами вступаем в очень мощный конфликт культур. Мы живем в эпоху, когда высшей ценностью социальной является семья. Человек, который не соблюдает интересы своей семьи, в современном обществе резко осуждается, а человек, который не соблюдает интересы своих детей, будет осуждаться еще более резко. Поэтому современное общество, ежели оглядывается в сторону декабристок, говорит закономерное слово «чё?!». Потому что Волконская, которая бросает маленького ребенка, чтобы ехать к мужу в Сибирь, в современном обществе никоим образом не может быть положительным персонажем. Я не буду никого ругать – ни Аввакума, ни Волконскую, ни современное общество. Я просто скажу, что в условиях нашего общества единица выживания – это человек. Одна штука. Следствием этого коллективизм у нас утрачен примерно полностью. Это нормально, в этом не виновны никакие ни политические, ни социальные силы. Причины исключительно в развитии материально-технической базы. В условиях -надцатого века всё было совершенно иначе. Человек выжить в одиночку не мог, и поэтому опора на общество была очень сильной. Вероятность, что твоим близким помогут, была много выше, чем сейчас. Я на помню, что это не идиллия, что у этой медали было аж две обратные стороны (геометрия в ужасе, но у нас тут культурология): во-первых, адски высокая смертность; во-вторых, общество тебя съест, если ты ведешь себя не по его правилам. Так что идиллический коллективизм и взаимовыручка – компенсация ежедневного смертельного риска. Еще вам для размышлений – истории типа «Авдотьи Рязаночки», где ей татары велят выбирать, кого из трех пленников она выкупит – мужа, брата или сына. Кого ей спасти? Брата. Потому что у нее может быть другой муж и другой сын. Но не может быть другого брата. Вот вам логика. И это – положительная героиня -надцатого века. Вы теперь хоть немного начинаете понимать отношение к супругу, к детям как к отнюдь не главному в жизни. И то, что Аввакум с таким теплом пишет о своей жене, делает ему честь. Потому что понятно, что жить с таким человеком – проще ж сразу застрелиться! Но она христианка, ей нельзя. И хотя бы вот такое уважение она от него получила. В те минуты, когда он не гневался. Вы ж понимаете, что такое жить с этим человеком! Он же чуть что, так сразу в ярость, да.