Александра Баркова - Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Теперь о его отношениях с царем-батюшкой Алексеем Михайловичем. «Велел меня поставить на монастырском подворье в Кремли и… мимо двора моево ходя, кланялся часто со мною низенько-таки, а сам говорит: “благословиде меня и помолися о мне!” И шапку в ыную пору, мурманку, снимаючи с головы, уронил, едучи верхом».Заметьте: «едучи», «снимаючи» – причастия, да, но русские причастия, не церковнославянские. «А из кореты высунется, бывало, ко мне. Таже и все бояря после ево челом да челом: “протопоп, благослови и молися о нас!”».Я самым настоятельным образом обращаю ваше внимание на это отношение. Аввакум у нас не патриарх и не митрополит. Он протопоп – не самый крупный церковный чин. Царь ему кланяется. Царь ему, а не он царю. Царь снимает шапку, соответственно, приветствуя протопопа. Это нормально. Потому что они – верующие люди. Для них Бог немножко выше людей. И вследствие этого церковнослужитель немножко выше царя. Любой. Все церковники стоят выше всех светских лиц, в том числе и царя-батюшки. Это нам с вами до зарезу понадобится в следующий раз (зарезаться захочется, это я обещаю, да). «Пожаловал, ко мне прислал десеть рублев денег, царица десеть рублев же денег… а дружище наше старое Феодор Ртищев, тот и шесть десят рублев казначею своему велел в шапку мне сунуть; а про иных нечева и сказывать: всяк тащит да несет всячиною!»Я еще подсократила цитату, меня одни шестьдесят рублей (то есть четыре с лишним миллиона на наши деньги), сунутые в шапку, впечатляют. Я хочу, чтобы вы осознали: Аввакуму было что терять! Вот от такой жизни он потом пойдет в свою последнюю тюрьму и затем в костер. Не на костер. А в костер.

Маленькое культурологическое отступление. Есть древнерусское слово «позорище». Что оно означало? А означало оно зрелище, то есть то, на что смотрят. Логично: если на тебя все смотрят и пальцем указывают, то хорошего в этом довольно мало. И отсюда слово «позор» в значении негативном. Так вот, что касается православной казни через сожжение, то смысл был в том, что эту казнь в позор нечего превращать, то есть нечего превращать ее в зрелище. И поэтому казнили следующим образом. Складывался сруб как колодец, но без углубления в землю, человека в этот сруб опускали и поджигали. То, как человек умирал в огне, видно не было. Он умирал в огне внутри сруба. Так что на старообрядческих иконах смерть Аввакума в срубе изображается с этнографической точностью. Конечно, там перспективу вывернут, чтобы показать Аввакума, горящего внутри сруба, но старообрядцы знают, что они рисуют. Когда за это дело берутся художники, не связанные с традициями русского старообрядчества, то начинают изображать Аввакума на костре стоящим, как Жанна д’Арк.

Итак, Аввакум погибает не на костре, а в костре, если быть точным. Отказываясь от вот такой жизни. «У света моей, у Федосьи Прокопьевны Морозовы, не выходя жил во дворе, понеже дочь мне духовная, и сестра ее, княгиня Евдокея Прокопьевна, дочь же моя. Светы мои, мученицы Христовы!»Боярыня Морозова, нам хорошо известная по картине Сурикова, тоже одна из знаковых фигур старообрядчества. «Да так-то с полгода жил, да вижу, яко церковное ничто же успевает…» Видите, он сразу перешел на церковнославянский. «Ничто же успевает» – то есть ничто не имеет успеха. Всё идет очень плохо, по мнению Аввакума несмотря на то что Никон уже лишен власти и в ссылке. «…паки заворчал…»Я представляю себе, как он «заворчал», мне уже страшно. Можно, я спрячусь? «…паки заворчал, написав царю многонько-таки, чтоб он старое благочестие взыскал и мати нашу общую – святую церковь, от ересей оборонил».Слово «мати» чистейший церковнославянизм, невероятно архаичный. «И с тех мест царь на меня кручиноват стал».Закручинился Алексей Михайлович, Тишайший наш.

Что касается его прозвища, обращаю ваше внимание вот на что. Слово «тишайший» в титуле как Алексея Михайловича, так и Петра Алексеевича (да, он тоже был какое-то время Тишайшим, решительно запрещал так себя именовать, в конце концов преуспел в этом) это слово не означало ни тип правления (что там было тишайшего при Алексее Михайловиче?! Одного раскола вам уже хватит? А еще медные бунты и прочее), ни характер государя. Петрушенька был достойными сыном своего отца, и «тишайшими» по характеру они оба были примерно одинаково, м-да. Есть версия, что Алексей Михайлович был Тишайший потому, что он Украину мирно присоединил. Но нет, дело не в этом. «Тишайший» – это эпитет, который царю давался церковниками как программа действий. Предполагается, что в его царстве будет тишь, гладь и самое главное – божья благодать. То есть это вообще не отражение ни дел в государстве, ни характера правителя. И, как я уже сказала, Петра довольно долго пытались именовать «Тишайшим», но он категорически был против и в итоге запретил. Так вот: «царь на меня кручиноват стал: не любо стало, как опять я стал говорить; любо им, как молчю, да мне так не сошлось. А власти, яко козлы, пырскать стали на меня и умыслили паки сослать меня с Москвы, понеже раби Христовы многие приходили ко мне и, уразумевше истинну, не стали к прелесной их службе ходить». «Прелестной», разумеется, от слова «прелесть», «прельщать», то есть обольщать. Итак, под влиянием Аввакума многие перестали ходить в церковь. «И мне от царя выговор был: “власти-де на тебя жалуются, церкви-де ты запустошил, поедь-де в ссылку опять”». Понятная ситуация. Дальше мы снова возвращаемся к нежно мной любимой теме, как всё было тихо и благочинно на Руси-матушке: «…держав десеть недель в Пафнутьеве на чепи, взяли меня паки в Москву… ввели меня в соборной храм и стригли… меня и дьякона Феодора, потом и проклинали; а я их проклинал сопротив; зело было мятежно в обедню ту тут!»Итак, Аввакума и дьякона Федора, одного из видных деятелей старообрядчества, расстригли, лишили священнического сана, их проклинают, подвергают анафеме, всё как положено, а Аввакум в ответ тоже проклинает. Вот такая была тишь и гладь в церкви. Далее. «И царь приходил в монастырь; около темницы моея походил и, постонав, опять пошел из монастыря. Кажется потому, и жаль ему меня, да уш то воля Божия так лежит. Как стригли, в то время велико нестроение вверху у них бысть с царицею… она за нас стояла в то время, миленькая; напоследок и от казни отпросила меня». «Великие нестроение», то есть большая ссора, тот же корень в глаголе «расстроиться». На этом у меня выписки закончились, а трагическое окончание его биографии мы уже разобрали, вот вам времена, вот вам и нравы. И вот вам его потрясающая стилистика. Это, безусловно, тот случай, когда текст как таковой всецело перерастает содержание. Того же дьякона Феодора, которого расстригли вместе с Аввакумом, мы читать не будем – а он был ой-ё-ёй какой публицист, что по его расстрижению понятно, и тексты его сохранились. Но его труды не перерастают сам факт раскола. В отличие от несравненного мастера слова Аввакума.