Александра Баркова - Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Так что же сделал Ломоносов для нашей литературы? Что о нем надо знать и почему его надо глубоко-глубоко уважать? Я недаром вам сначала показала его противников, чтобы вы восчувствовали, что на их фоне Михайло Васильич был глотком свежего воздуха и лучом света в темном царстве. Главное, что нам дал Ломоносов, – это силлабо-тоническая поэзия. Он научил нас, как надо ставить ударения внутри стиха. Он покончил с силлабической поэзией. Уф. Наконец-то русские заговорили по-русски. За это Ломоносову нужно простить всё остальное.

А теперь я обращу ваше внимание на цитату из Александра свет-Сергеича Пушкина. Эта цитата тоже абсолютно запрещенная. Отреченная. Представьте себя, что вам бы в школе выдали такое. « Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом ». Это вы, возможно, слышали. Но на этом обычно цитату обрывают. А дальше там такое: « Но в сем университете профессор поэзии и элоквенции [6] Красноречие. не что иное, как исправный чиновник, а не поэт, вдохновенный свыше, не оратор, мощно увлекающий. Однообразные и стеснительные формы, в кои отливал он свои мысли, дают его прозе ход утомительный и тяжелый. Эта схоластическая величавость, полуславенская, полулатинская, сделалась было необходимостию; к счастию, Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова. В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты ». Я полностью согласна с Александром Сергеевичем. Не потому, что это Пушкин. Я никогда не согласна с Пушкиным, потому что это «наше всё». Ни в коем случае! Если я соглашаюсь с ним, то потому что я вижу: черт, говорит ровно то, что я думаю. Я всегда цитирую Пушкина только в том случае, если нахожу у него подтверждение собственным скорее чувствам даже, чем мыслям. И с его разгромной характеристикой Ломоносова я полностью согласна, потому что человек написал где-то с пяток стихотворений, которые пережили его, пережили эпоху, их читать можно и нужно с огромным удовольствием, а остальное – угу, утомительно и надуто. Между тем, как я уже сказала, Ломоносов для своей эпохи – это мощнейший прорыв, потому что это – мастер стиха.

Я вам покажу фрагмент «Оды на взятие Хотина», которая произвела огромное впечатление необычностью своей формы – четырехстопный ямб с чередованием перекрестной и парной рифм. Для XVIII века любое смешение – это дерзко, а дальше зависит от индивидуальных оценок: или восхитительная новизна, или подрыв устоев. По мнению тогдашнего академика Штелина, оды Ломоносова были написаны совсем другим, новым размером. Давайте почитаем.

Размер и смена рифмовки делает текст очень динамичным и энергичным. Действительно, это гимн войскам, не только по содержанию, но и по форме. В этой оде не всё так бодро, там, разумеется, масса античных образов, то, на что ругается Пушкин, – «величавость полуславенская, полулатинская», не буду я вас этим мучить.

Ломоносов заслужил бы памятник, который стоит перед Университетом, только за одну силлабо-тонику, то есть за перенос огромного разнообразия стихотворных размеров, в первую очередь латинского стиха, на русскую поэзию. Да, Ломоносов косноязычен, да, он заслужил все те слова, которые о нем сказал Пушкин, но без него, собственно, Пушкина и не было бы. А косноязычие – не его вина, ему надо создавать литературный язык практически с нуля на том пепелище, которое нам устроили сначала Батый, а потом Грозный.

Идем дальше. Мы с вами сегодня говорили о проблеме любовной лирики и снова к этому возвращаемся. Ломоносов пишет «Разговор с Анакреоном»: он беседует с античным поэтом и спорит с ним. Итак, мы с вами сегодня приобщились к поэтам, которые, что такое любовная лирика, не понимали от слова «монах». Мы с вами не приобщились к непоэтам, которые любовную лирику писали, но поэзией это не назовешь. На дворе уже вторая половина восемнадцатого века, любовная лирика перестала быть протестом, она начинает искать свое место в русской культуре. Что пишет Ломоносов? « Хоть нежности сердечной // В любви я не лишен… » То есть любовная лирика уже имеет право на существование. «… Героев славой вечной // Я больше восхищен ». Вот такой компромисс между двумя точками зрения. Любовная лирика допустима, но ценностью у нас является лирика гражданственная. И что же дальше пишет Михайла свет-Васильич? Анакреон в своих стихах просит живописца написать портрет его возлюбленной. Ломоносов на это отвечает… ох. Приготовьтесь: тема любви в русской культуре.

Закончите мне строчку? «…мать», совершенно справедливо. То есть чувство к возлюбленной – это так себе. А вот любовь к матери – это чувство, более достойное русского поэта. Но этого мало.

Приехали. Ну, куда нам после этого деваться от гражданской лирики?

В сущности, гражданственность ровно ничем не плоха, плохо бывает, когда она уходит в официоз, а поэту отказывают в праве на личные чувства (причем любые, не только любовные). А вот то, что любовь к Родине у нас чувство именно любовное , это, пожалуй, один из краеугольных камней нашей культуры. «Как невесту, Родину мы любим, бережем, как ласковую мать». Строго по Ломоносову.

Я позволю себе немного о личном поговорить. Вот я читала этот курс из года в год, иногда до трех раз в год, цитировала эти строки, иногда с иронией, иногда без… но от своей культуры не убежишь, и в итоге у меня написался роман, где основная любовная линия – герой и две страны, каждую из которых он может назвать Родиной. И вот он восемьсот страниц в этом любовном треугольнике мается… потому что автор перецитировал Ломоносова студентам, м-да.

Далее. Теория трех штилей, о которой я уже говорила. Ломоносов считает, что необходимо отталкиваться в выборе штилей (высокий, средний, низкий) от материи , то есть предмета описания, который обуславливает выбор речения , то есть слова высокой лексики, низкой или средней. При этом он считает, что совмещение разных типов речений в пределах одного жанра – это нормально, это допустимо. Чем он противоположен Буало, о чем я тоже уже говорила. Ломоносов отталкивается от содержания, а не от жанра. И вы должны понимать, что в этом он выступает не просто новатором, а очень дерзким, прям-таки революционным новатором, потому что поэтику писал отнюдь не только Буало, поэтики в Европе писали и в Античности, и в Средневековье, и во всех – всех! – европейских поэтиках выбор стиля определялся жанром. И Ломоносов берет, да и разрывает со всей европейской традицией. И если это не революция в литературе, то что революция?