Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

Что станется в пространстве с топором? Quelle idée! Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника.

То есть, в сущности, самая страшная, самая жестокая пародия на все романы Достоевского – это топор, попавший в простор религиозного умозрения. Тот самый топор, который попал в роман из «Преступления и наказания».

Удивительная буквальность фигуры чёрта, простудившегося в космическом холоде, лишний раз наводит нас на мысль, что в «Братьях Карамазовых» действуют не только земные силы. И именно этим объясняется поразительная несбалансированность романа, его некоторая нежизнеспособность, неправдоподобность, огромное количество монологов, несовпадений героев с собственным возрастом – в общем, вся та нехудожественность, которая так поражает нас в русской революции, например. Не могло быть, но было. Нечеловеческое вторглось в скотопригоньевскую реальность, поэтому любые эстетические претензии к роману – а их хватает – стоит снять, вероятно, сразу.

Теперь разберем наконец тот единственный вопрос, вопрос роковой, – кто же, собственно, главный виновник гибели Федора Павловича. Есть в романе довольно симптоматичное указание Ивана Федоровича в разговоре с чёртом на то, что чёрт – лакей. Иван называет его лакеем постоянно. Что же, собственно, он имеет в виду? О каком лакействе идет речь?

Поздний Гоголь, у которого Достоевский учился прямо и, наверное, наиболее прямым продолжателем которого был, оставил нам в одном из писем удивительное свидетельство о чёрте. Письма эти были опубликованы почти сразу, хотя в «Выбранные места из переписки с друзьями» не попали. «Если вам явится чёрт, спорить с ним не следует. Прежде всего скажите ему, что он дурак, потому что он и есть прежде всего дурак», – потому что спорить с дураком невозможно – дурак в споре всегда прав! Вот эта удивительная мысль, которая Достоевскому передается сразу же.

Почему чёрт – дурак? Почему чёрт – лакей? Вопрос, на который мы не сможем найти ответа, если не вспомним автокомментарии Достоевского к «Братьям Карамазовым», которые рассыпаны по письмам, по черновикам, по планам. Много раз разным собеседникам в письмах он говорит: «Случай Ивана – это случай совести без Бога». Есть совесть, которая пытается оправдать мир, пытается отыскать ключ к нему, пытается найти его план, пытается найти ему рациональное осмысление, – не получается никаким образом. Мир неразумен и жесток. Если бы речь шла только о слезинке невинно замученного ребенка – но она идет о повседневном, имманентно присущем миру бессмысленном страдании! Достоевский может понять, оправдать и даже приветствовать страдание, в котором выковывается человек, в которое он сам себя вверг, – но бессмысленное, невероятное зло!.. Вот этот кошмар совести, лишенной смысла, и есть кошмар Ивана.

Иван пытается рационалистическим образом объяснить мир, и чёрт, который является ему, – это чёрт софистики, чёрт материалистического объяснения. Это никоим образом не противник Бога, это не антидвойник Бога – это альтернатива Богу, то есть мир без него. Кстати говоря, чёрт говорит удивительную вещь, предвосхищающую знаменитый аргумент Михаила Булгакова. Помните, Воланд говорит: «Если есть Сатана, то, стало быть, есть и Бог». Ничего подобного, говорит чёрт Достоевского. Очень может быть, что чёрт-то есть, а никакого Бога-то и нет! И эта страшная мысль, которая посещает Ивана, объясняет нам, что же понимает Достоевский под чёртом, дураком или лакеем. Чёрт, дурак или лакей, этот страшный двойник Ивана, эта страшная тень Смердякова, которая ему является, – это попытка безбожного казуистического рационалистического мышления, которое умствует, но не видит, умствует, но не чувствует и не понимает. Это мышление без Христа.

И вот здесь, наконец, находит свое место в романе вроде бы пришитая к нему на живую нитку легенда «Великий инквизитор», которая совершенно непонятно зачем в этой книге. Она не имеет прямого отношения к проблематике «Братьев Карамазовых», а между тем оказывается ключевой.

Достоевский на многочисленные вопросы Страхова, Каткова всегда отвечал: «Легенда направлена против папства, против католичества, против попыток управлять верой и рационально понимать ее». Инквизиция, папство, католичество, лакейство – всё это для Достоевского синонимы. Всё это попытки безбожного понимания, безбожного умствования, христианство без Христа. Это и есть та самая страшная для России участь, которая в конечном счете ее убьет. Это и есть лакейство ума.

Почему, собственно, это лакейство? Вероятно, потому, что оно не приемлет мира в целом, что оно не может помыслить его на равных, оно не слышит мира, а только умствует вокруг него. Вот Смердяков, удивительная фигура. Смердяков воспитан слугой Григорием, который увлекается хлыстовством. Смердяков имеет черты скопца: гладкое личико, отсутствие интереса к женскому полу, жидкие волосенки, высокий, фистулой, голос, крайняя опрятность, любовь к рыбе и нелюбовь к мясу. Есть много работ, где из скопчества выводится философия Смердякова. Как бы то ни было, Смердяков – безусловный сектант, и сектантство его проистекает из униженности в быту, из попытки найти возвышение в некоторой альтернативе мира. Этот поиск альтернативы он сам собой и осуществляет.

Он убивает Федора Павловича не потому, что ему нужны три тысячи, – он их в конце концов и отдает. Убивает он Федора Павловича из вполне понятной и естественной мести, именно потому, что убить Федора Павловича для Смердякова логично. Он убивает его не просто как отца, который сделал его лакеем, он убивает его как первопричину своего бытия. Не случайно он говорит: «Если бы кто-то оставил меня в утробе и не дал бы мне родиться, я был бы очень благодарен-с». Он ненавидит собственную жизнь и мстит непосредственному виновнику этой жизни, убивает за то, что Федор Павлович его породил. И вот здесь абсолютно точное пророчество о судьбе всего Скотопригоньевска, о судьбе той России, которая стала карамазовской.

Россию убьет не святость, не интеллект и даже не страсть – ее убьет страшная рациональность мысли, которая не приемлет Бога и предъявляет ему перечень обид. Мысли, которая в подполье наслаждается собственным унижением. Ведь Смердяков – прямой наследник Видоплясова из «Села Степанчикова», который несет в себе все черты лакейства: подпольное наслаждение и витиеватый рациональный причудливый ум. Вспомним оправдание предательства, когда Смердяков говорит:

…никакого опять-таки, по-моему, не было бы греха и в том, если б и отказаться при этой случайности от Христова примерно имени и от собственного крещения своего, чтобы спасти тем самым свою жизнь для добрых дел, коими в течение лет и искупить малодушие.