Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

Есть в «Грозе» еще один носитель светлого начала, человек, которому достается произнести финальную реплику: «Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас!» Образ Кулигина восходит к Кулибину – главному российскому изобретателю-самоучке, легендарному персонажу, создателю знаменитых часов, подаренных Екатерине. Очень неслучайно, что Кулигин напевает Ломоносова: «Ночною темнотою покрылись небеса, / Все люди для покою закрыли уж глаза». Он – носитель вот этого разумного, дилетантского, конечно, самоуческого, но тем не менее доброго и гуманного начала. Но почему Кулигина нельзя назвать «лучом света в темном царстве»? Да потому, что он примиряется с окружающим. Он страшно боится Дикого. Просит у него денег на эксперименты, но, когда не получает ничего, да еще когда Дикой орет на него, он в панике бежит от него. А уж возражать?..

Дикой, в общем-то, беззлобный персонаж, он орет, он ворчит, он алкоголик, но, по большому счету, он не злодей. Во всяком случае, несознательный злодей. А вот Кабаниха – лицемерная, фарисейская, плетущая паутину своих словес плесень. Самое отвратительное, что она занимается публичной благотворительностью. Помните, Феклушка говорит: «…многие люди, вот хоть бы вас взять, добродетелями, как цветами, украшаются». А на самом деле «Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем», – говорит Кулигин. Кабаниха – хитрое и страшное явление.

Но кто действительно основа темного царства – это Феклуша. Темное мировоззрение, картина мира темного царства выражена больше всего в словах Феклуши. Островский замечательно дозирует в своих пьесах коммерческое, фарсовое и трагедию. У него в любой самой драматичной пьесе есть эпизоды поразительно смешные. И вот вам, пожалуйста, чистая трагикомедия:

Феклуша:Милая девушка, все-то ты за работой! Что делаешь, милая?

Глаша:Хозяина в дорогу собираю.

Феклуша:Аль едет куда свет наш?

Глаша:Едет.

Феклуша:На́долго, милая, едет?

Глаша:Нет, не на́долго.

Феклуша:Ну, скатертью ему дорога! А что, хозяйка-то станет выть аль нет?

Глаша:Уж не знаю, как тебе сказать.

Феклуша:Да она у вас воет когда?

Глаша:Не слыхать что-то.

Феклуша:Уж больно я люблю, милая девушка, слушать, коли кто хорошо воет-то!

Пожалуй, это могло бы быть эпиграфом ко всей «Грозе».

Глаша:А ты, Феклуша, далеко ходила?

Феклуша:Нет, милая. Я, по своей немощи, далеко не ходила; а слыхать – много слыхала. Говорят, такие страны есть, милая девушка, где и царей-то нет православных, а салтаны землей правят. В одной земле сидит на троне салтан Махнут турецкий, а в другой – салтан Махнут персидский; и суд творят они, милая девушка, надо всеми людьми, и что ни судят они, всё неправильно. И не могут они, милая, ни одного дела рассудить праведно, такой уж им предел положен. У нас закон праведный, а у них, милая, неправедный; что по нашему закону так выходит, а по ихнему все напротив. И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая девушка, и в просьбах пишут: «Суди меня, судья неправедный!» А то есть еще земля, где все люди с песьими головами.

Глаша:Отчего ж так, с песьими?

Феклуша:За неверность.

И это 1859 год! И это Центральная Россия. Поволжский город, где бешеными темпами развивается пресловутый русский капитализм. Главным человеком становится купец, русское купечество. В основе своей старообрядческое, очень приверженное старозаветным ценностям и страшно любящее крепкую семью. И вот в этом довольно страшном, довольно тесном, довольно темном приволжском мире появляется человек, который, пусть даже со всей своей истерикой, пусть даже совсем легкомысленный, пусть даже со всей готовностью стремительно менять решения и настроения, но который все-таки не желает в этом мире жить. Молния ударяет в это болото. И вот это и есть для Островского любимый сюжет, любимая тема.

В своей драматургии Островский продолжает оставаться именно амбивалентным, по-разному понимаемым, по-разному задающим координаты, это и обеспечивает объем образа. Еще более наглядная в этом смысле, еще более амбивалентная пьеса, абсолютный хит всех провинциальных театров, «Бесприданница». Идеальная роль Ларисы, потрясающая роль, замечательный Паратов, очень яркий и характерный Карандышев. Тут вам и Робинзон, тут вам и Огудалова-старшая. Великолепное решение.

Но ведь и Ларису можно сыграть совершенно по-разному. Да, Лариса, с одной стороны, трогательная, красивая, чувствующая, талантливая девушка, которую мать хочет подороже продать. А с другой стороны, Лариса – жестокая, расчетливая, наглая баба, которая издевается над своим женихом, которая бежит с красавцем Паратовым, и, если бы Паратов на ней женился, растоптала бы Карандышева без всякого сожаления. Вот это и есть талант и гений Островского, который в драматургии следует ее главному закону: он оставляет театру и зрителю абсолютную свободу трактовки. Общей он оставляет только рамку ситуации – ощущение катастрофической расплаты, которую мы все давно заслужили.

Пора, наверное, сказать о том, чем и как заслужил Островский звание главного русского драматурга. Он, как всякий драматург, держится на нескольких не очень сложных, как правило (потому что театр – искусство грубое), нескольких довольно простых и наглядных ноу-хау.

Островский – это русский автор, который взял классические шекспировские коллизии и бухнул их в эту опару, квашню русской купеческой жизни. Почти все сюжеты Островского по природе своей, по напряжению, по драматургии – шекспировские. Мать нашла потерянного сына – «Без вины виноватые». Любящий убивает любимую – «Бесприданница». Молодой человек втирался ко всем в доверие, подло притворялся и был разоблачен. Трагический сюжет – а вот вам комедия «На всякого мудреца довольно простоты». И, кстати говоря, большинство пьес Островского, кроме самых известных – «Лес», «Бесприданница», «Гроза», – называются по пословицам. И это лишний раз подчеркивает их национальный, местный и немного дурацкий характер.

Конечно, «Колумб Замоскворечья», как его называли славянофилы, немножко сильно сказано. Скажем: «Шекспир Замоскворечья». И «Гроза» – по сути шекспировская драма: любовь, измена, самоубийство. Но это драма плюхнута с размаху в русскую реальность, и возникает очень интересный трагифарсовый эффект. Потому что пьеса Островского – это именно трагифарс. Такого жанра, как «Гроза», еще в мировой литературе не было. Это, с одной стороны, действительно трагедия, с другой – грубейший фарс. И вот на этом стыке очень многое удерживается.