Самуил Лурье - Полное собрание рецензий [litres]

Это запись от 2 января 1941 года. По странному совпадению на следующий день происходит нечто такое, из чего видно, как он беззащитен, этот мальчик, перед чужой злой, унижающей волей.

«Я уже писал, что в квартире живет инженер А. И. Воронцов с женой. Вчера вечером мать повесила в кухне сушить от стирки мои штаны.

Сегодня Воронцов учинил форменный скандал, требовал снять эти штаны, говорил, что они грязные. Грозил, что напишет в домоуправление. Говорил, что мы развели грязь в кухне. Все это говорилось на кухне, в исключительно злобном тоне, угрожающем. Я выступал в роли умиротворителя, а после того как мать ушла из кухни, говорил Воронцову, чтобы он говорил с матерю полегче. Это самое худшее, что могло только случиться. Так как мать работает с исключительной интенсивностью, то естественно, что она не успевает все прибрать в кухне. Главное, что ужасно, это то, что этот Воронцов говорил исключительно резко и злобно с матерью. Моя мать представляет собой объективную ценность, и ужасно, что ее третируют, как домохозяйку. Вообще нет ничего отвратительнее и ужаснее таких „кухонных трагедий“. Это исключительно противное и неприятное происшествие. Ведь этот Воронцов теперь может отравить нам всю жизнь. И главное в том, что если бы дело касалось меня лично, то мне было бы абсолютно все равно. Но оно касается матери. Мать исключительно остро чувствует всякую несправедливость и обиду. Главное, чего я теперь страшно боюсь, это „кухонной войны“, придирок и т. п. Неужели не могло все идти мирно и спокойно? Я сижу абсолютно как отравленный. Абсолютно такое состояние, точно тебя отравили чем-то противным и грязным. Это – самое ужасное, что только могло произойти. Я теперь тщетно стараюсь вдолбить матери, что теперь не нужно давать зацепки, не нужно давать повода для повторения подобных скандалов. Ведь мать очень вспыльчива, и жизнь может превратиться просто в невозможную. Ничего нету хуже враждебной атмосферы в доме. Ведь если уже имел место такой скандал, то никто мне не говорит, что он не может повториться. Для меня – это самое неприятное происшествие, которое могло только случиться, за все мое пребывание в СССР…»

А уже успели, между прочим, случиться, арест отца и арест сестры. Но это в скобках. Тут и вообще весь характер Георгия Эфрона, и его слог – как на ладони. Кроме того, рассказанный факт, вероятно, имеет научную ценность для биографов Цветаевой.

Остальное пригодится историкам, психологам.

Например, пересказы официальных сводок о ходе военных действий. Не попробовать ли разобраться в интеллектуальных и стилистических механизмах, идеально воссоздающих манеру Поприщина:

«Мне несколько непонятно, почему на совещании в Касабланке не присутствовали представители нашего командования, а наше правительство было только информировано о ходе переговоров. Даже с Чан-Кай-Ши совещались Дилл и Уэйвелл, а с нами что-то нет…» И проч.

Специалистам, короче, тут пожива, простецу же – одно терзание. Скучная ведь, в сущности, книга, – но причиняет боль. Вроде протокола пытки (есть такие протоколы в архивах инквизиции): вопрос – глупость, ответ – вздор, а в паузе то крылышко букашке надломят, то лапку оторвут.

А она – кто бы поверил? – словно и не страдает. Мечтает:

«Но в одном я абсолютно уверен: настанет день, когда я пошлю к ляду весь этот мусор материальных трудностей и смогу развивать мою жизнь, то есть мой ум. 〈…〉 Что мне очень трудно, это делать вид, что я согласен со всеми этими кретинами беженцами, окружающими меня, со всеми этими трусливыми мещанскими буржуями. Больше всего на свете я ненавижу лицемерие, но дело в том, что чем меньше я буду лицемерить, чем больше я буду откровенным, тем больше увеличатся мои шансы на будущие неуспехи. Я обязан прятать когти перед идиотами. Ничего не поделаешь, но когда-нибудь я отомщу, я прибью их к позорному столбу. 〈…〉 Что бы ни случилось, я не пропаду и сделаю все возможное, учитывая данное положение, чтобы добиться образа жизни, лучше всего соответствующего моему идеалу и моим средствам…»

Вот и не верь в судьбу. А кто же тогда водит по столу неумолимой линейкой?

Гавриил Попов. Война и правда

N.Y.: Liberty Publishing House, 2005.

Полезная книжечка, да не там издана. То есть именно что там, – и, на первый взгляд, нелепо, что не тут. До Питера, насколько мне известно, доплыли всего два экземпляра. Один достался на ночь мне. Совершенно как во времена отважных предков.

Впрочем, вся-то ночь не понадобилась. Пухленькая, но брошюрка. Карманная такая памятка, типа «что должен знать каждый».

Чтобы, значит, иметь ее при себе, стоя, предположим, на Мавзолее в День Победы, и подглядывать в нее, произнося праздничную речь. Для удобства тезисы набраны жирно. Про то-то и про то-то, мол, крайне желательно упомянуть, и без вот этого нельзя.

Предполагаю, однако, что стоящему на Мавзолее (ну, на помосте, какая разница), тем более сочинителям его спичей, – данные тезисы отлично известны. Как и факты (набранные обычным шрифтом).

Все это есть в книгах Там-, Сам- и даже Сямиздата (у А. Некрича и других) – пересказано с аккуратными ссылками.

Что войны хотели двое – Гитлер и Сталин, – да Гитлер опередил на пару недель.

Что Красная Армия, в июне 1941 года превосходившая вооружением немецкий вермахт в разы (вдвое больше самолетов, вчетверо – танков, в полтора раза – орудий и минометов и т. д.), была разгромлена за первые десять дней войны.

Что Сталин был не прочь заключить сепаратный мир, да как-то не срослось.

Что невиданное множество советских людей (чуть не полтора миллиона) перешли к Гитлеру, из них почти миллион – в вермахт и СС. (А, скажем, казаки были официально объявлены народом – союзником Германии.)

Что тем не менее через какое-то время война сделалась Отечественной и выиграли ее народные массы (организованные, однако ж, парт-, он же, в сущности, госаппаратом; механизмом – насколько я понял мысль Гавриила Попова, – работавшим от Сталина, как от источника питания).

Что помощь от союзных держав была деятельная, огромная, и какая и когда без нее была бы Победа – лучше не гадать. (Тут есть любопытные подробности о ходе Курской битвы.)

Что советское командование расходовало человеческий материал без счета и жалости. (Гавриил Попов по непонятной для меня причине говорит, что погибли одиннадцать с половиной миллионов;

между тем даже официальная цифра выше вдвое с лишним; должно быть, я что-то перепутал; а не читай по ночам.)

Что с мирным населением Западной Европы наши войска обращались жестоко: насиловали, грабили.

Что кроме заурядного солдатского грабежа процветал отвратительный генеральский, в особо крупных размерах (все эти ковры, и отрезы, и тысячи пар шелковых чулок), – и совершенно беззастенчивый государственный (не только заводы и лаборатории, но и библиотеки, архивы).