Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая
- Название:Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:ИПО «У Никитских ворот» Литагент
- Год:2017
- Город:Москва
- ISBN:978-5-00095-394-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая краткое содержание
Вместе с тем книга представляет собой некую смесь справочника имен, антологии замечательных стихов, собрания интересных фрагментов из писем, воспоминаний и мемуаров русских беженцев. Параллельно эхом идут события, происходящие в Советском Союзе, что создает определенную историческую атмосферу двух миров.
Книга предназначена для тех, кто хочет полнее и глубже узнать историю России и русских за рубежом и, конечно, литературы русского зарубежья.
Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– У нас нет месткома.
– Что за странное учреждение, – удивились пришедшие. – А кто у вас главный? Скажите, чтоб завтра собрались все сотрудники. Мы будем проводить чистку.
Президента на месте не оказалось, и за всё и всех решил отвечать Густав Шпет. Он категорически приказал никому на «чистку» не ходить. Тогда комиссия стала разбираться с самим Шпетом. После разборки Шпет вышел к сотрудникам академии и сказал: «После всего, что я им сказал, академию закроют, поэтому уходите сами в разные места».
Академию закрыли. Из дневника Шпета: «Очень плохое самочувствие; не работается, спится, “разложение”…»
Развязка наступила 14 марта 1935 года – к ночи пришли люди из НКВД арестовывать Шпета. Что они искали? Оружие, взрывчатку, ход в Кремль из каминной трубы, списки тайной организации? Кроме книг, рукописей и записных книжек, у Густава Шпета ничего не было «политически вредного», Приговор был сравнительно мягкий: 5 лет ссылки в Енисейск. Условия оказались более или менее сносными, и Шпет занялся переводом «Феноменологии духа» Гегеля.
Там же, в ссылке, 27 октября 1937 года Шпет был арестован за участие в создании Большого немецко-русского словаря, издатели которого сели в Москве за «пособничество Германии». А дальше все простенько в духе кровавого 37 года: заседание тройки, приговор и расстрел. Жена Наталья Константиновна дожила до 1956 года и получила справку о реабилитации Густава Густавовича «ввиду недоказанности преступления» и лживое свидетельство о его смерти 23 марта 1940 года «от воспаления легких».
В дальнейшем всплыл протокол о приведении приговора в исполнение от 16 ноября 1937 года, очевидно, в этот же день и расстреляли Густава Шпета на пустыре Каштак. Сейчас там завод и новостройки.
Густав Шпет погиб в 58 лет.
И вдогонку, чтобы не было совсем печально:
«О Шпете начинают ходить легенды и анекдоты. Кто-то из профессоров жалуется, что если рядом читает Шпет, то в его аудиторию заходят только за стульями. Многие его не любят. Бердяева он как-то назвал Белибердяевым – злая шутка вполне в его духе» (М. Поливанов. Очерк биографии Г.Г. Шпета).
Лев Платонович Карсавин(1882, Петербург – 1952, лагерь Абезь в Сибири). Философ, публицист. Одна из его многочисленных книг – «Восток, Запад и русская идея» – о духовном синтезе православного Востока с культурой Запада.
Когда грянула революция, то Карсавин не принял сторону большевиков, но в то же время твердо верил в глубинный творческий смысл русской революции. А власть воспринимала профессора Карсавина как мятежника духа, и, соответственно, он был арестован, а 15 ноября 1922 года выслан на пароходе «Пруссия» с другими русскими философами. Берлин, Париж… Но Карсавину хотелось быть поближе к России, и он перебрался в Литву, в 1927 году занял кафедру университета в Каунасе. Тогда мало кто предполагал, что Литва станет советской, а она ею стала, и печальный финал для Карсавина: арест в декабре 1949 года и этапирование в Воркуту. О тех временах и лагерях создано много народных песен:
Жестокий закон для народа создали,
Настроили тюрем, кругом лагеря,
И тысячи тысяч этапами гнали
Туда, где в безмолвии стынет земля…
Или другая песня, «Лагерная»:
День и ночь над тайгой завывают бураны,
Крайний Север суров, молчалив и угрюм.
По глубоким снегам конвоиры шагают,
Неизвестно куда заключенных ведут…
Карсавина определили в Абезь, в инвалидный лагерь. Долго он там не протянул и скончался 20 июля 1952 года в изоляторе для безнадежных, на 70-м году жизни.
Среди его творческого наследия – 5 томов «Истории европейской культуры», 6-й том изъят при аресте и утрачен.
Вот такая судьба, и она отличается от судьбы его сестры Тамары Карсавиной(1885–1978), примы-балерины Мариинского театра. Петр Пильский писал о ней:
«…Вся – ослепительный блеск, великолепное колдование, сладкое и мягкое владычество, волшебство танца, непобедимая притягательность, в огнях и пыланье своего огромного таланта…» («Роман с театром»).
Тамара Карсавина связала себя не с Россией, а с балетом. Начала гастролировать по Европе с 1906 года, а с 1919-го по 1928-й блистала в труппе Сергея Дягилева. А когда оставила сцену, то в течение 25 лет являлась вице-президентом Королевской академии танца в Лондоне. И никакой совдепии, СССР и лагерей…
Ну, и что в заключении «Философского парохода»? Философы – самая интеллектуальная часть интеллигенции, той русской интеллигенции, которая радела за народ и подталкивала его к революционным переменам, наивно предполагая, что с революцией придут свобода духа, благоденствие и народное счастье. Ничего из этих мечтаний не сбылось. Революция снесла старую Россию и построила новую, отнюдь не лучше первой, а в чем-то и хуже. В этом смысле на интеллигенцию ложится часть ответственности за происшедшее в стране. Пусть маленькая, но все же вина. Стало быть, интеллигенция несет в себе некий дуализм – комплекс жертвы и палача. Впрочем, сама жизнь диалектична, в ней добро и зло, любовь и ненависть порою связаны между собою.
И еще соображение. Конечно, в судьбе народов виноваты прежде всего кормчие, национальные лидеры, наместники Бога – цари, генсеки, президенты. Они определяют вектор направления истории, устанавливают законы и порядки, регламентируют жизнь своих подданных и с натяжкой сказать – граждан. А сам-то народ? Что он?.. Писатели-классики много чего об этом написали, много чего высказали в глаза. Правду неприятную, колющую, болезненную. Как написал Гершензон о временах Герцена и Писарева: «…Полвека толкутся… перебраниваясь. Дома – грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого. Он на людях, он спасает народ, – да оно и легче и занятнее, нежели черная работа дома…»
И еще одна цитата из письма Тургенева графине Ломберт, 1861 год: «История ли сделала нас такими, в самой ли нашей натуре находятся залоги всего того, что мы видели вокруг себя – только мы действительно продолжали сидеть в виду неба и со стремлением к нему по уши в грязи…»
…А пароход тем временем плывет все дальше навстречу губительным айсбергам, и на борту его можно разглядеть название – «ТИТАНИК».
Русские беженцы в Европе и паспорта Нансена
Давно замечено, что когда работаешь над книгой, материалы сами плывут к тебе. Так к главе о «Философском пароходе» приплыла лекция профессора Андрея Зубова, опубликованная в «Новой газете» 16 и 20 ноября 2015 года. Лекция о русских беженцах в Европе. Глупо ее игнорировать, и поэтому я взял кое-какие цифры и факты из профессорской лекции. Главный тезис первой части: «Страна, уничтоженная революцией, сохранила себя на Западе». И второй: «Становиться советскими гражданами русские беженцы также категорически не желали. Они желали оставаться русскими гражданами, пусть и без России».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: