Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая

«…От этих двух европейских метрополий исходили импульсы, положительно изменившие мир. Берлин и Москва были до конца 20-х годов лабораторией модерна. Из Берлина берут свое начало экспрессионизм, дадаизм, баухауз. Москва принесла конструктивизм и авангард ранних 20-х годов, которые привели в движение мир искусства. Эль Лисицкий, Казимир Малевич и Владимир Татлин являются такими же знаками эпохи, как Отто Дикс, Райнер Мария Рильке и Арнольд Шёнберг. Это было золотое время искусства. Очень скоро, однако, обе страны были ввергнуты в пучину насилий и бедствий…»

Ну а потом, как говорят в народе, суп с котом! Реалии, химеры, агрессия и зло до полных краев…

«Что стало бы с Берлином и Москвой, не произойди катастрофы? Оба города были в 1914 году накануне превращения в столицы мирового значения. По сравнению с Парижем и Лондоном Берлин считался выскочкой. Но из года в год Берлин посещало все больше иностранцев, Берлинский университет становился одним из ведущих в мире, больницы и музеи обретали мировую известность, Берлин был “величайшей фабрикой в мире”…»

Да и Москва с Петербургом до Первой мировой войны благоденствовали. Русская буржуазия догнала, а где-то и перегнала европейцев. Не случайно Осип Мандельштам писал в 1913-м:

А потом Первая мировая война и патриотический угар, которому поддались многие русские поэты и писатели, и Игорь Северянин в 1914-м восклицал:

Первая мировая кончилась плачевно и для Германии, и для России. А у нас на родине война породила еще и революцию.

В конечном счете в обеих странах демократия была растоптана и воцарился тоталитаризм. Если говорить о литературе, то поражает тематическое и стилистическое сходство советской и фашистской системы. Один и тот же «культ героя, солдата, молодости, здоровья и силы, прославление мучеников идеи (Павел Корчагин – Курт Бессель). Особенно характерна гипертрофия эстетической категории: клятвы верности идеям расы или класса, обращение к потомкам, воспевание человеческого труда. Культ вождя в литературе обеих стран стал почти нормой» (А. Рудник, В. Крижевский. «Власть метода и методы власти », с. 373).

Стоп. На этом точка. И из Берлина – в Париж.

Смею утверждать, что у каждого русского есть свой Париж. В мечтах или реальный. Воссозданный по прочитанным книгам, по страницам альбомов, по кадрам кинофильмов. А для избранных – увиденный воочию и исхоженный вдоль и поперек.

С давних времен русского интеллигента тянет в Париж, как обычного мужика – на водку, чтобы немного забыть обыденное и ошалеть от неувиденного. Легко на бумаге написать или набрать на клавиатуре слово «Париж», а как трудно раскрыть историю и душу этого уникального города, очень притягательного, манящего и недостижимого для русского человека (кому-то повезло – быть или жить в Париже, а кто-то остался в родных Тетюшах с мечтой о Париже в своем сердце).

Ах, Нотр-Дам, ах, Эйфелева башня! Ах, Елисейские поля! Champs – Elysees, как пел Джо Дассен. Ну и прочие ахи и вздохи по поводу уникального города Парижа. И как пел Высоцкий:

Как сказал папа Хэм, Париж – это праздник, который всегда с тобой. Для туристов особенно. А для эмигрантов – вопрос…

Литератор и переводчик Борис Носик, эмигрировавший давным-давно из нашей прекрасной страны, написал несколько книг из серии «Прогулки по Парижу» и «Вокруг Парижа». Читаешь их, и со страниц встают Мопассан и Бунин, д'Артаньян и Арамис, Дама с камелиями и королева Марго, два Дюма и Виктор Гюго, инспектор Мегрэ и Растиньяк, Жерар Филип и Эдит Пиаф, Нижинский и Дягилев, Тургенев и Набоков, княжна Тараканова и анархист Бакунин, Петлюра и Махно, Жак Тати и Бриджит Бардо, Ренуар и Роден, Жорес и Флобер, Виктор Некрасов и Андрей Синявский, и многие-многие другие знаменитости и звезды, кумиры и идолы. А еще изгнанники из разных стран, революционеры, бунтари. Все уживались под крышами Парижа (в моей коллекции была когда-то пластинка «Под крышами Парижа»). В Париж, как пчелы на цветочный нектар, слетались гении и таланты, представители различных видов искусств, от Шаляпина до Пикассо. А уж писателей и поэтов не счесть.

Наш краткий перечень – и только русских! – начнем с царских особ. В Париже бывал юный Петр I.А Александр Iдаже завоевал Париж, победив всесильного Наполеона. Как утверждает легенда, с русскими казаками связано возникновение парижских бистро – «быстро! быстро!» – кричали казаки, некогда рассиживаться. По коням и вперед!..

И только сам император-победитель никуда не спешил, наслаждался победой и любовался французскими женщинами. В один прекрасный весенний день 1814 года он посетил бывшую императрицу Франции Жозефину. С Жозефиной и ее дочерью Гортензией, императрицей Голландии, Александр I размеренно разгуливал по парку Мальмезона. Русский император, жуир по натуре, купался в светских разговорах и с удовольствием продолжил встречи, на одной из которых Жозефина, одетая в легкое воздушное платье, простудилась и 29 мая умерла. А Александр, отринув печаль, продолжал ухаживать за Гортензией, о чем она с удовольствием вспоминала в своих мемуарах.

Любопытно, что Александр не оставил без внимания и вторую супругу Наполеона Марию-Луизу, которой он нанес визит 13 апреля 1814 года в замке Рамбуйе. Мария-Луи-за приняла врага своего мужа по совету собственного отца, австрийского императора, который был союзником Александра. Эта встреча далась нелегко Марии-Луизе. «Я старалась казаться в присутствии врагов храброй, но сердце мое обмирало», – записала супруга поверженного французского императора.

И еще деталь: Александр I пожелал увидеть наследника, Орленка, сына Наполеона, и был очарован его красотой. Поцеловал и долго любовался им. Да, такие вот были нравы царей и королей в те далекие времена (сопоставьте с расстрелом царской семьи у нас в 1918-м). Тогда война была войной, а этикет этикетом.

Другой русский император Александр IIлихо скакал по Сен-Жерменскому лесу в окрестностях Парижа, а рядом скакала молодая наездница (и его будущая супруга де-факто) Катенька Долгорукова. Был чудесный июньский день, и казалось, что впереди их обоих ожидает счастье. Но… На царя-реформатора русские революционеры-террористы охотились, как на зверя. И одно из многих покушений произошло в Париже в Булонском лесу 6 июня 1867 года, когда пламенный поляк из Волыни Антон Березовский дважды выстрелил в медленно проезжающего по лесу «царя-освободителя». К счастью, террорист промахнулся и ранил только лошадь, и она обрызгала кровью императора Александра II.