Алексей Кривоносов - Слово и мысль

В. Гумбольдт, в отличие от современных лингвистов, почти за 200 лет до них, увидел в языке многое из того, что никогда не может быть опровергнуто. Мысль в виде логических понятий прокладывает себе путь в мир только через материю знаков языка. Эти понятия возвращаются в мозг других людей через те же знаки, не отрываясь в то же время от своего субстрата. Только так возможно мышление. Сами материальные знаки, т.е. язык, не мыслят, но они есть обязательная предпосылка и материальный фундамент процесса мышления. Материя знака (1) — не образ материи внешнего предмета (3), а есть его собственный идеальный образ, создаваемый в мысли, т.е. логические фонемы (2), которыми условно, немотивированно называются реальные предметы (4). В. Гумбольдт справедливо пишет: «В соединении понятий (3) с идеальными образами материальных знаков (2) и проявляется вся глубина гения языка».

То, что разглядел Гумбольдт во взаимодействии языка и мышления, представлено мною в этой книге как «Модель знака», а современные кибернетики представляют себе эту модель как работу «чёрного ящика» (на самом деле такое навигационное устройство в самолёте имеет оранжевый цвет). По их мнению, исследование сознания, мышления, языка, речи — это изучение внутреннего устройства кибернетического «чёрного ящика», т.е. сложного объекта, внутреннее устройство которого исследуется путём сопоставления поведения этого объекта с характером различных внешних, видимых воздействий, проявлений. Анализируя реальные данные (звуки речи, буквы, понимание, слушание, письмо и т.д.), в которых зафиксированы сведения о воздействии и реакции на них «чёрного ящика», удаётся с определённой долей вероятности установить составные части объекта, их структуру и взаимодействие между этими частями, не заглядывая внутрь «ящика». На основании полученных выводов строится модель внутреннего устройства (мышления, сознания, логики, языка, речи, текста, действительности), скрытого в «чёрном ящике». Поэтому исследование объекта сводится к исследованию свойств «порождающей модели мышления — языка», которая в этой книге мною представлена как «Четырёхуровневая модель знака» (см. выше Главу 1). Эта методика применялась всегда при изучении взаимоотношения языка и мышления, но она никогда не была представлена эксплицитно, применялась эпизодически и непоследовательно, сумбурно, допускала множество противоречий между исследуемыми фактами.

Во взаимодействии языка и мышления особое место занимает проблема «Языка и речи». Из признания дихотомии «язык — речь» неизбежно следует новая постановка старой проблемы взаимодействия языка и мышления, т.е. вопрос должен быть поставлен дифференцированно: в каком отношении человеческая мысль находится к речи и в каком — к языку. Проблема взаимодействия языка и мышлении принадлежит к числу тех «вечных» вопросов человеческого бытия, которые каждая эпоха ставит по-новому, исходя не только из добытых научных знаний, а также из новых научных ориентаций человека. Каждая эпоха наполняет эти термины более богатым и конкретным содержанием.

Отсутствие однозначных и общепринятых определений этих понятий — не временная трудность, а показатель прогрессирующего познания, когда едва установленные границы тут же нарушаются и познающее сознание вновь вынуждено ставить, казалось бы, уже решённый вопрос.

Лингвисты давно заметили, что смысл целого высказывания больше суммы значений образующих его слов. Но как возникает этот смысловой «довесок»? Возникает нечто новое в мысли, чего вне отношений в тексте не было ни в одном из соотносящихся элементов. Человек каким-то образом умеет извлекать из текстов тот смысл, который не выражен в них эксплицитно с помощью языковых значений. Чтобы понять высказывание, мало владеть лексическими и грамматическими значениями, нужно, кроме того, знать смысл человеческих поступков и действий. Не только правила грамматики являются решающими для понимания текста, но и «правила действительности».

Сейчас уже невозможно отстаивать точку зрения, согласно которой процесс мышления осуществляется только в формах естественного языка, а результат мыслительной деятельности объективируется только в вербальных текстах. Вербализация мыслительных процессов у человека зашла столь далеко, что очень трудно отделить предметное мышление от речемыслительных процедур, связанных с оперированием знаками. Мысль должна существовать до знаков. Иначе не возникали бы трудности в подборе соответствующих словесных знаков. Исследование различий между предметным и знаковым мышлением затруднено неразработанностью критериев, по которым можно было бы отличать знаки от предметов, не являющихся знаками.

Когда К. Маркс пишет, что на «духе» с самого начала лежит проклятие быть отягощённым материей, которая выступает здесь в виде движущихся слоёв воздуха, звуков, — словом, в виде языка, то он имеет в виду речь, так как современная лингвистика не знала терминологического различия между языком и речью. Именно речь есть «практическое действительное сознание». Когда в процессе речевого общения собеседники воспроизводят и воспринимают колебания материальной (воздушной) среды, они не передают друг другу свою готовую мысль, а индуцируют её в сознании партнёра каждый раз заново. Но чтобы это было возможно, звуковой поток (речь) должен быть некоторым образом организован, упорядочен в соответствии с той знаковой системой (языком), которой сообща владеют (и используют) оба коммуниканта.

Наука всегда стремилась расчленить свой объект изучения на части, чтобы затем познать объект в целом. То, что мы обычно называем «языком», учёные давно расчленили на две части по основному принципу диалектики — на материальное (звуки, буквы) и на идеальное (значение, мысль, смысл), назвав материальное «языком», а идеальное — «мышлением, отражением». Но это расчленение сохранилось до сих пор, и наука обычно рассматривает «язык» и «мышление» как разные науки, как два обособленных объекта. Понятие «язык» сохранилось за языкознанием, а «мышление» стало объектом изучения в разных науках — в психологии, логике, философии, физиологии, нейрофизиологии и др. Можно напомнить слова Маркса: «Так же, как философы обособили мышление в самостоятельную силу, так должны были они обособить и язык в некое самостоятельное, особое царство» [Маркс, Энгельс т. 3:448].

Как показал проведенный в этой книге анализ взаимоотношения языка и мышления, рассматривавшегося как два «самостоятельных особых царств», не ведёт к пониманию ни того, ни другого, ни их взаимного отношения, взаимодействия. «Что всегда составляет затруднение, так это — мышление, потому что оно связанные в действительности моменты предмета рассматривает в их разделении друг от друга. Только тощая абстракция рассудка может требовать, чтобы различие свойств, даже принадлежащих одному и тому же телу, сопровождалось их полнейшей разделённостью и самостоятельностью». [Гегель 1975:331].