Алексей Кривоносов - Слово и мысль

Каждая логическая единица мышления (фонема, графема, морфонема, понятие, суждение, умозаключение) находит соответствие в определённых единицах языка (звук, буква, морфема, слово, предложение, сложное предложение). Сложной системе единиц мышления должна соответствовать не менее сложная система формальных единиц языка. Но эта прямолинейность часто нарушается. Нет абсолютного соответствия между ними. Языковая конструкция есть языковая единица, предназначением которой является выражение целостной, но расчленённой мысли с помощью сочетания слов. Все единицы языка, формы представляют собой особые факты языка только потому, что они находятся в определённом отношении к соответствующим фактам мышления. Даже отдельные фонемы выступают как отдельные логические единицы только потому, что прямо или косвенно (фонемы) соотносятся с мыслями или отдельными сторонами в их содержании (морфемы).

Необходимое условие мышления — упорядоченное хранение информации в нервной системе, что позволяет находить нужные коды и оперировать ими. Эта упорядоченность достигается благодаря тому, что в конструкции мозга заложены две основные формы организации языковых знаков — словарь и грамматика.

Язык не обладает познавательной способностью: история человека — это не история его языка, а история его мышления. Конспектируя «Науку логики» Гегеля, Ленин, сомневаясь, ставит два вопроса после следующего гегелевского высказывания: «История мысли = истории языка»?? [Ленин т. 29:81]. Да, Гегель не прав, в этом суждении надо поменять местами субъект и предикат: «История языка — это история мысли», ибо причина, исходное здесь — мысль, следствие — язык. Частное суждение — язык, а общее суждение — мысль. История слов не есть зеркало истории человечества в прямом смысле. Напротив, история человечества — это история человеческого сознания, мышления, но которую мы познаём лишь через языковые знаки. Следовательно, «история немецкого, русского, французского, английского и др. языков» есть история не языка, а история русского, немецкого и др. языкового сознания», но вне мозга, материализованного в языковых знаках. Ошибка языковедов состоит в том, что, по их мнению, становление сознания якобы определяется языковыми знаками, однако сознание не поддаётся экспериментальному исследованию, таковыми остаются только языковые знаки, репрезентирующие это сознание. Ведь сознание, мысль иначе невыразима и не передаваема, кроме как в языковых знаках. Нужен язык, знаки, осязаемые, видимые и слышимые.

Если бы язык отражал действительность, невозможно было бы ограничиться указанием только на чувственную, материальную природу языка. Нужно было бы говорить и о его рациональной, идеальной природе. Фактически же рациональной природой характеризуется лишь мышление, как активная переработка информации, получаемой от внешнего мира. Языковые знаки не заключают в себе никакой информации, но являются важнейшим средством её получения, передачи и хранения. Следовательно, в языковых знаках нет всего того, что есть в мышлении, хотя всё, что есть в мышлении, членится, удерживается и существует вне мозга с помощью языковых знаков. Структурой языка руководит мозг. Языковые знаки лишь инструмент мышления.

Знаки — это внешняя материальная оболочка по отношению к идеальным формам мысли, внемозговое средство, орудие выражения мыслей. Это следует из четырёхуровневой структуры знака: материя знака (1), её идеальный образ или фонема (2), идеальный образ отражаемого предмета или понятие (3), сам отражаемый предмет (4). Уровни фонем и понятий и есть наше логическое мышление, устанавливающее условную связь с двумя внешними материальными объектами — материей знака и объектом. Мышление создаёт для себя нечто при посредстве языка, поэтому язык — не постороннее для самой мысли, явления языка сами принадлежат к явлениям мысли. Язык существует потому, что он существует в нашем мышлении. Я не могу иметь непосредственное, вне связи с каким-либо знаком, логическое понятие о берёзе вообще. Но материальный, чувственный знак берёза в виде представления о ней является в моём мышлении представителем понятия, общего для всех индивидуальных берёз». В языке, если под ним понимать систему материальных знаков, нет ничего внутреннего, лишь лингвистического, собственного, что относилось бы к языку и только к языку как знаковой системе. Языковые знаки — это инструмент мышления, оно выбирает нужные для себя формы, созданные им же самим, в полном согласии с устройством языка, которое «устроено» тем же мышлением.

Почему в русском языке имеются такие грамматические категории как род, число, падеж, совершенный и несовершенный вид? Они родились только в данной языковой системе и только для данных языковых знаков. Они появились и изменяются по воле мышления. В языке, т.е. в знаковой системе, нет собственных внутренних законов своего развития и функционирования. Этими законами движет живая материя мозга. Мышление как реальный процесс познания обнаруживается в звуковой или письменной речи, как системе фонологических, грамматических, семантических правил, т.е., как кажется на первый взгляд, на основе языковых правил, но на самом деле на основе правил языкового сознания. Общественное или общечеловеческое сознание обретает свою форму внемозгового существования в конкретных национальных языках, постоянно подстраивая их грамматические и семантические структуры под требования мышления. Язык оказался принципиально менее регулярной структурой, чем это представлялось ранее. В этом вина не самой знаковой системы, а мозга, развития мышления. Все пути ведут к языку от мозга.

Мысль руководит структурой языка и выбирает себе нужные знаки для построения речи. На каждом шаге развёртывания речи человеку нужны не любые, а определённые знаки, их связи, их формы и категории, определённые модели и типы предложений. Выбор нужного знака в определённой степени уже предопределён теми знаками, которые включены в речевую цепь. Однако эта предопределённость не жёсткая, а вероятностная. Она оставляет возможность выбора из нескольких продолжений, и этот выбор делает автор речи, подчиняясь предписанию своей мысли.

Некоторые лингвисты пишут, что мышление обслуживается лишь такими языковыми единицами, которые связаны с познанием, т.е. в мозгу есть знаки, которые не связаны с познанием, мышлением. Для чего же они нужны? Например, частицы, предлоги, союзы, модальные слова не связаны с познанием (sic!), откуда же они свалились — с луны? Но ведь структура предложения, в котором употребляются и указанные неполнозначные слова, зависит, в частности, от его логической структуры. Это мышление и эта логическая структура предложения живут и функционируют при помощи языков различной типологии, отличающихся друг от друга. Тезис о зависимости языка от мышления предполагает прямолинейную и однозначную зависимости от мышления всех языковых явлений всех уровней, ибо все уровни языка непосредственно участвуют в выполнении языком его коммуникативных и познавательных функций. Если, например, утверждают, будто слова некоторых разрядов частей речи не связаны с мыслью, не выражают понятий и суждений вместе с другими словами, то это не языковые знаки, а пустышки. Неживые материальные языковые знаки рождают самих себя? Если часть языковых знаков не нужна мышлению, тогда для чего нужны языку эти бессмысленные звуки и чернильные кляксы?