Игорь Улуханов - О языке Древней Руси

Наряду с появлением новых церковнославянских форм расширялось употребление старых (неполногласных слов вместо полногласных, слов с щ вместо слов с ч и т. п.).

Правка церковных книг проводилась и позднее — в период реформ патриарха Никона (1605—1681 гг.). В процессе этой правки были, например, изменены некоторые формы канонических (т. е. церковно узаконенных) имен. Так, форма Никола была заменена на Николай , употребляющуюся в русском литературном языке в настоящее время; противники Никона — старообрядцы сохранили в своем обиходе форму Никола , употребляющуюся и сейчас в просторечии.

Как видим, в современном русском языке сохранились результаты той правки церковных книг, которую проводили русские книжники XIV—XVII вв. Однако некоторые исправления были чисто орфографическими. Они не соответствовали ни церковному, ни живому произношению и вскоре были устранены. К числу таких орфографических новшеств, введенных было в период второго южнославянского влияния, относится восстановление буквы юс большой (Ѫ) для обозначения звука у , написания ръ, лъ, рь, ль в словах типа влъна, тръгъ, прьвыи (вместо вълна, търгъ, пьрвыи ), употребление буквы а после гласных вместо ѧ (добраа вместо добраѧ).

Книжная риторика

Мы рассмотрели некоторые изменения, происшедшие в церковнославянском языке русской редакции. Многие из этих изменений были связаны с особенностями стиля церковно-книжных произведений — возвышенного, зачастую эмоционального и в то же время подчиненного строгим требованиям литературного этикета. Читатель должен был восхищаться красотой и величием церковно- книжной речи, как восхищался он красотой и величием церковной архитектуры или живописи. Стены храмов украшались фресками, лепными орнаментами. Церковно-книжная речь тоже имела свои фрески и орнаменты — разнообразные риторические приемы. Наиболее авторитетным литературным источником таких приемов были греческие тексты и церковнославянские переводы с греческого. Некоторые черты стиля произведений, написанных по-церковнославянски на Руси, будут рассмотрены в этом разделе.

Стиль памятника во многом обусловлен его содержанием. В религиозно-философских произведениях абстрактные моралистические рассуждения превалировали над сюжетными рассказами. Последние использовались чаще всего лишь для иллюстрации какой-либо моралистической сентенции. Обыденное, земное, конкретное постоянно сопоставлялось с вечным, небесным, абстрактным. Эта «двуплановость» средневекового мировоззрения определяет основную особенность стиля религиозно-философских произведений — его метафоричность.

Напомним, что метафора — это употребление слова или выражения в переносном значении на основании сходства, аналогии (сравните современные примеры метафор: чуткий камыш, говор волн, шелковые ресницы). Средневековая метафора ( преводъ — «перенос», как называется она в памятниках) построена чаще всего на сходстве материальных явлений с духовными (или, по средневековой терминологии, несдушного , т. е. не имеющего душу, неодушевленного, и сдушного ). Духовное становилось конкретней и понятней благодаря сопоставлению с обыденным, материальным.

Набор метафор, использовавшихся в произведениях, написанных по-церковнославянски, довольно ограничен. Авторы не искали новых, неожиданных аналогий (что характерно для литературы нового времени), а пользовались готовыми метафорами, известными главным образом из переводных книг Ветхого и Нового завета, а также из произведений «отцов церкви». Вот эти наиболее употребительные книжные метафоры: христианство, «книжное учение» — солнце, свет, тепло или весна, а также источник воды; безбожие, ересь — тьма, холод, зима; жизнь — море; бедствия, волнения — буря, волны; судьба человека — корабль; бог, князь, царь — кормчий; ум, сердце, душа — земля; благие мысли, добродетели — проросшее семя, плоды; злые мысли — терние, плевел (т. е. сорняк); учитель, глава церкви — сеятель или пастырь; верующие — стадо; лжеучитель или дьявол — волк; чистый, целомудренный, кроткий человек — голубь, горлица, «ластовица»; человек с возвышенными мыслями — орел; храбрый, сильный человек (иногда также жестокий или злой) — лев; судьба — чаша и др. (1). Эти немногие метафоры постоянно повторяются в церковно-книжных произведениях. Приведем лишь несколько примеров. Митрополит Иларион так говорит об отказе от языческой веры («бесослужения») и принятии христианства: «Тма бѣсослужения погибе и с҃лнце еув҃нгльское землю нашю осия» («Слово, о законе и благодати»). Та же тема у Кирилла Туровского получает несколько иное словесное оформление: «Ныне зима грѣховная покаяниемь престала есть (т. е. перестала, прекратилась) и ледъ невѣрия богоразумиемь растаяся; зима убо язычьскаго кумирослужения апостольскымъ учениемъ и Христовою вѣрою престала есть, ледъ же Фомина невѣрия показаниемь Христовъ ребръ растаяся. Днесь весна красуеться, оживляющи земное естьство...» («Слово в новую неделю по пасце», XII в., по рукописи XIII в.).

Церковно-книжные произведения заполнены такими метафорическими выражениями, как житииское море, море страстей, душевная лодия, бездна греховная, пристанище (т. е. пристань) покаяния, буря мыслена, струя православия, дождь благочестия, знои неверия, брашно (пиво, семя) духовное, бразды сердечныя, бразды покаяния, семя веры, семя благочестия, щит веры, броня правды, шлем спасения, мечь духовный, смертная чаша, струпи душевные, душевный домъ, огонь духовный и т. п.

Встречаются даже такие выражения, как лопата веры, мотыка молитвъ , которые сейчас воспринимаются как неудачно-комические. Особым обилием книжных метафор, иногда следующих непрерывно друг за другом, отличаются произведения эпохи второго южнославянского влияния.

На сближении материального и духовного чаще всего построены и сравнения. Цель этих сравнений — наглядное выявление сущности духовного. Поэтому наряду с простыми сравнениями (например: «яко же отъ лиця змиина тако бѣжи отъ грѣха». «Изборник 1076 г.») часто встречаются довольно сложные сравнения, когда ситуация духовного мира сопоставляется с похожей ситуацией мира материального. Вот два таких сравнения: «яко же и градъ бестѣны [т. е. без стены] удобь прѣятъ бываеть ратьными [т. е. легко захватывается войсками], тако же бо и д҃ша не огражена молитвами, скоро плѣнима есть отъ сотоны» («Изборник, 1076 г.»); «яко же бо въ темнѣ пещерѣ свѣща просвѣщаеть тако и м҃лтва и псалтыря в д҃шю вшедши всяку мракоту грѣховную о(т)гонить о(т) д҃ш(а)» (Приписка на Псалтыри 1296 г.). Перед нами сравнение сходных ситуаций, т. е. ряда явлений и действий, сходным образом связанных между собой. В первом примере сравниваются душа и город; молитва и стена; пленение души и захват города; сатана и ратные (т. е. войска неприятеля); во втором примере — душа и пещера; молитва, псалтырь и свеча; грех и темнота (сравните метафорическое выражение мракота греховная ); отгонять грех и освещать. Такие сложные сравнения — специфика возвышенного стиля средневековья. Писатели эпохи второго южнославянского влияния зачастую выстраивали целые серии сравнений.