Евгений Жаринов - От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Для мага не существует недосягаемых глубин, далей и высот, и нет такой силы, которую он бы не дерзнул покорить. С точки зрения средневекового христианства, любая магия, и в том числе преследующая благие цели, есть зло, ибо она обращается к злым духам и противопоставляет себя Богу, пытаясь покорить силы космоса. В этом, прежде всего, и проявляется конфликт между Богом и созданной им Природой. И в этом противопоставлении заключен краеугольный камень всей христианской теодицеи, учения о Добре и Зле. Без постановки вопросов, связанных с христианской этикой, трудно будет разобраться в самой сути мифа о докторе Фаусте и в том, заключал ли Парацельс сделку с дьяволом или нет. И здесь речь идет не о каком-то лубочно-сказочном варианте подобной сделки, а о поведенчески-психологическом ее варианте. По мнению С. Пека, например, подобную сделку заключают очень многие люди, сразу же переходя в разряд «людей лжи». [Пек Морган Скотт. Непроторенная дорога. Изд-во София, 2008.] Это проблема свободного выбора, когда на уровне мотива человек позволяет себе даже не сам неблаговидный поступок, а лишь демонстрирует внутреннюю готовность к его свершению. Но вернемся к вопросу о магии. Какое зло может таиться во всякого рода оккультизме и магии в том числе? Древние и неоплатонические корни магии исходят из традиции, по которой магия является манипуляцией скорее природными, чем сверхъестественными силами. Такие предположения подтверждали возможность использования магии без впадения в грех, и многие священники сочетали даже магию и молитву ради блага своей паствы. Считалось, что такая магия не основана на помощи демонов, но, наоборот, способна изгнать их. С другой стороны, более натуралистическая точка зрения на космос, восходящая к Аристотелю, оставляла мало места для оккультных, ненаблюдаемых связей, на которые претендовала магия, и, в сочетании с христианскими воззрениями, это привело к мысли о том, что магия всегда зависит от посредничества демонов. С этой точки зрения, основывавшейся еще на запретах Ветхого и Нового Заветов против волшебства, любая магия и ворожба признавались злом и деянием демонов. Но при всем при этом существовала четкая грань между высокой и низкой магией. Так, в Средние века некоторые богословы, например, Александр Гэльский, проводили четкую грань между «divinatio», прорицательством, составляющим центральный аспект высокой магии, и «imaleficium, зловредительством, которое является неотъемлемой составляющей низкой магии. Низкая магия имеет практический характер и направлена на немедленное получение результата (чтобы вызвать дождь, нужно было помочиться в яму; для того чтобы причинить человеку боль, восковую куклу прокалывали булавкой), тогда как высокая магия сродни религиозным, научным и философским умозрениям – посредством оккультного знания она пытается понять и объяснить универсум и в конечном итоге установить контроль над ним. Эти две разновидности магии имеют свою историю. В Средние века и в эпоху Ренессанса высокая и низкая магия подпитывались разными философскими тенденциями: высокая питалась идеями платонизма и неоплатонизма, а низкая черпала свою силу в аристотелевском учении. Именно интерес к высокой магии был огромным в среде богословов, и в конце концов овладел умами инквизиторов и простых людей, что привело к распространению магического мировоззрения и укреплению веры в колдовство.

Высокая магия представляла собой чрезвычайно сложную систему знаний. Идея эволюции человеческой мысли от магии к религии и затем к науке уже не вызывает доверия, ибо эти три формы знания зачастую идут рука об руку и их подчас невозможно отделить друг от друга. Высокая магия существовала во все времена и являла собой чрезвычайно последовательную и сложную систему мировоззрения. Корни западноевропейской магии следует искать в вавилонской нумерологии и астрологии, в философских идеях Пифагора и древних греков, а также в религиозных традициях Персии, откуда и пришли к нам маги. Высокая магия проникла в иудео-христианскую традицию и была важным элементом гностицизма и неоплатонизма. «Герметический корпус», собрание магических текстов, обычно относимое к глубокой древности, но на самом деле составленное во II–III веках нашей эры, выдержано в духе гностицизма. Этот свод лег в основу магической каббалы средневековых евреев, а затем – в основу средневековой христианской магии. Традиция высокой магии прервалась в XVII веке, когда Касобон обнаружил, что магические письмена имеют не столь древнее происхождение, как думали прежде, но была искусственно возрождена в XIX–XX вв., выряженная в одежды инфантильного лже-оккультизма. В своем лучшем качестве высокая магия искала единения с божественным: неоплатоник Псевдо-Ямвлих писал, что магия – это средство приобщения к богам, а Пико дела Мирандола заявлял, что «никакая наука не доказывает божественность Христа лучше, чем это делает магия и каббала». [Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения.]

В своем худшем моральном качестве, но также при этом устремляясь ввысь, высокая магия искала пути подчинения универсума эгоистичным целям человека – такова суть личности доктора Фауста, в тени которого находится и личность Теофраста Парацельса. Заметим однако, что наш герой практиковал сразу две магии: и высокую, и низкую, что вполне укладывалось в стиль мышления человека эпохи Возрождения. Все разновидности высокой магии исходили из убеждения, что миром правит Фатум. Ничто не случайно – все в макрокосме сотворено для человека-микрокосма. Поэтому одной из характерных функций высокой магии было предсказание будущего, гадание посредством разных предметов (зеркало, книга, кости), слов, чисел, внутренностей, воды, вина, воска и др. Во-вторых, стремление понять влияние природных объектов на человека способствовало изучению трав, растений, камней, животных, небесных сфер (астрология) и металлов (алхимия). Алхимия, где, пожалуй, самым тесным образом переплелись магия, наука и религия, основывалась на вере в то, что, изменяя химический состав вещества, человек может изменить свою духовную природу. Семиступенчатый процесс очищения неблагородного металла, в результате чего он должен был превратиться в золото, отождествлялся с духовным самоочищением. Еще одна функция высокой магии заключалась в том, чтобы сконцентрировать энергию космических сил в пентаграмме или ином магическом пространстве, или же ограничить эти силы, упоминая их имена в магических заклинаниях – инкантациях. Латинское слово incantatio, первоначально означавшее «песнопение», постепенно приобрело значение «чары», «заклинание». Слово всегда было мощным инструментом магии, как высокой, так и низкой. Вера в то, что власть над именем вещи есть власть над самой вещью, получила повсеместное распространение. Если говорить об иудео-христианской традиции, то здесь самыми могущественными и страшными магическими заклинаниями считались те, в которых использовалась тетраграмма (YHWH – четыре транслитированные буквы древнееврейского алфавита, означавшие имя Бога), желательно перевернутая. Удивительный и неоспоримый довод в пользу родства магии и науки приводит Френсис Йетс в своей работе «Джордано Бруно и герметическая традиция». [Френсис Йейтс. Джордано Бруно и герметическая традиция. М.: Новое литературное обозрение, 2000]