Коллектив авторов - Моя вселенная – Москва». Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Приведём и другие примеры оригинальных новаций Ю. Полякова, которые вызывают трудности при их квалификации: «Есть беженцы – жертвы суверенитетомании» (П); «Лампасофобия и погонобоязнь» (П). На первый взгляд, это сложение основ, однако возможна и субституция, которая важна тем, что вызывает ассоциации со словами определённого типа. Например, если слово «сувере нитетомания» образовано в результате сложения, это просто стремление к суверенитету, хотя и очень сильное, но если это субституция – по модели «наркомания», «клептомания» – это уже болезнь, причём психическая. Мы полагаем, что Ю. Поляков ближе ко второму варианту. То же относится и к двум другим словам, особенно к «лампасофобии» (ср.: «демофобия», «русофобия»), которая воспринимается как патология.

По типу словообразования весьма сходны дериваты в следующих фрагментах одного и того же текста: «По этой причине аванс был и оставался единственной разновидностью финансового общения книгопёковс авторами»; «– Однажды, на износе Советской власти, как сказал бы наш великий гулагописец,я полетел на кинофестиваль в Ташкент»; «А кроем пиджака, похожего на френч, и манерами второй зам явно старался походить н а Солженицына. Это сходство с великим гулаговедомбыло продумано до мелочей и тщательно соблюдалось» (ГТ). Слово «книгопёк» может быть результатом сложения основ. Два других слова, скорее всего, появились вследствие субституции: «гулагописец» – по аналогии со словами «летописец», «баснописец», «борзописец»; «гулаговед» ассоциируется с множеством слов, в том числе и с «лениноведом» (советские конъюнктурщики делали карьеру на ленинизме, а Солженицын сделал себе имя на антикоммунизме).

С «лениноведами» связаны «лениноеды». Это слово создано по устойчивой, хотя и не кодифицированой (разговорной), каламбурноймодели. Ещё в советские времена были распространены каламбуры типа «искусствоед», «литературоед» и т. п. (впрочем, был и противоположный пример: «людо вед» «Евгений Сазонов»). То есть это одновременно и каламбур (видоизменение известного слова), и субституция – замена первой части, если воспринимать это слово по отношению к ряду других каламбуров. С другой стороны, слово «лениноеды» может быть результатом сложения основ, так как имеет в тексте совершенно определённую мотивировку: «В галерее наивного искусства “Дар” съели Ленина. Точнее, съели торт, изображающий в натуральную величину тело вождя мирового пролетариата» (П). Это ещё один пример отмеченной нами особенности идиостиля Ю. Полякова – сочетания разных мотивировок слова и разных способов его образования.

А вот следующее слово (кстати, из того же текста), при внешнем сходстве с «лениноедом», по-видимому, образовано путём сложения:

«– Ничего я не хочу. Это вы от меня всё время чего-то хотите! Вы мозгоед!

– Вот видите, даже новое слово придумали. Это хорошо. Вас надо просто почаще сердить – тогда с вами можно работать» (ГТ).

Но и слово «мозгоед» не столь однозначно. Это не единственный у Ю. Полякова образ такого рода – ср.: «Телевидение – это Молох, питающийся человеческими мозгами» (КМ). Этим ставится под сомнение похвала Жарынина в адрес Кокотова: слово «мозгоед» не такое уж новое. Кроме того, оно напоминает сложные старославянизмы – у Ю. Полякова таких лексем много – и, кстати, в том же романе, о чём речь пойдёт ниже.

Термин «виртуальные слова» в этой работе употребляется в двух значениях. Мы выделяем два типа таких лексем – конструктивные(пропущенные стадии чересступенчатого словообразования) и денотативные.

Они возникают сугубо лингвистическим путём, у них нет особых объектов реальности, для которых требуются специфические названия. Ю. Поляков создаёт окказионализмы, которые не могли прямым путём быть созданы от узуальных слов русского языка. Они могут быть производными только от других окказионализмов, которых нет в поляковских текстах. Эти окказионализмы лишь подразумеваются, то есть они существуют не реально – в русском языке, а виртуально – в идиостиле автора.

Например: «(…) так стихоносно(…) И строчки даже не сочиняются, а всплывают из сердца, как жуки-плавунцы из придонной травки» (КМ). Категория состояния «стихоносно» отсутствует в лексике русского языка. Она должна была образоваться суффиксальным способом от прилагательного «стихоносный», которого также нет в словарях, но нет и в произведениях Ю. Полякова.

От них следует отличать слова, образованные от поляковских неологизмов, которые эксплицированы в другом или том же тексте: «Что, по сути, означает восклицание “апофегей!”? Собственно, небывалая концентрация в обществе “апофегистов”(ещё их называют “пофигистами”) и привела к краху советской цивилизации» (Как я писал «Апофегей»).

Природа виртуальных слов второго типа – денотативных(которые интересуют нас здесь гораздо больше) – прямо противоположна. Они обычно происходят от узуальных слов, но связаны с какими-то особыми предметами или явлениями, которые придуманы автором, – например: «Споры (…) разделили всех изолянтовна две большие враждующие партии – “оставанцев”и “покиданцев”» (ДГ); «(…) около полусотни “ультрапокиданцев”, опасливо маршируя, вышли за ворота Демгородка» (ДГ). Таких слов особенно много в повести-антиутопии «Демгородок» (1993), где конструируется возможное будущее России после события, которого не было, – победоносного переворота и свержения «демокрадов» (по-видимому, слово автора).

Ю. Поляков довольно подробно описывает это гипотетическое общество: властные структуры, новые обычаи, законы и т. п. – и соответствующие им слова: «(…) указ адмирала Рыка, согласно которому все лица, застуканные при реализации гомосексуальных влечений, ссылались на жительство во Львовскую губернию (…) Достаточно напомнить читателю о появлении в языке таких новых словечек, как “львовчик”, “обльвовиться”, “вывольвить”и других, вошедших нынче во все словари ненормативной лексики» (ДГ).

В новом обществе меняются не только общественно-политические реалии, но и социальные термины: «Избавитель Оте чества предложил отказаться в быту от слов “товарищ” и “господин”, а обращаться друг к другу по-новому – “господарищ”, что как-то больше соответствует тому особому пути, которым двинулась возрождённая Россия» (ДГ), – то есть оно не только антидемократическое, но и антикоммунистическое, и в определённом смысле конвергентное – сочетает в себе худшие черты обеих формаций (буржуазное социальное расслоение и советский бюрократизм). Причём, судя по слову «господарищ», в котором, как утверждает сам автор, сфокусирован дух «возрождённой России», в этом обществе буржуазного больше, чем советского: тень слова «товарищ» едва прослеживается в данном обращении. По мнению А.В. Флори, на «господина» и «товарища» здесь накладывается ещё и слово «господарь» – наименование молдавских правителей (до XIX в.). Это соответствует двум тенденциям идиостиля Ю. Полякова: высмеиванию пуристической архаизации языка (см. ниже) и сложной контаминации, когда новое слово создаётся не из двух, а фактически из большего количества компонентов.