Коллектив авторов - Моя вселенная – Москва». Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

Денотативные виртуальные слова есть и в других произведениях Ю. Полякова. Здесь они уже связываются не с гипотетическим будущим, а с настоящим или недавним прошлым России, но по содержанию равнозначны приведённым выше словам. Это подлинные события или тенденции российской истории, но доведённые до абсурда, изображённые в виде полу-фантастических гротесковых образов – например: «Квартиры, избы и даже коттеджи превратились, как бы это поточнее выразиться, в импровизированные гриборастильни» (ГТ). Здесь Ю. Поляков рассказывает об афере авантюриста Чемодурова, спровоцировавшего большую часть населения России вкладывать средства в выращивание гриба плютея как средства от всех болезней. Кстати, в том же контексте автор употребляет слово «чемо дурики» – акции «пирамиды» Чемодурова (по аналогии с «мавродиками»). Семантика одурачивания гротескно просвечивает в этом слове, но жертвы афериста её не замечают! Эти неологизмы Ю. Полякова соответствуют денотатам, которых не было в реальной российской истории (массовое выращивание грибов, акции «грибного бизнеса»), но которые имели в ней аналоги. Здесь проявляется такая черта поляковского художественного мира, как «выдуманная реальность».

Денотативные виртуальные слова могут относиться к особенностям быта, фантазиям, причудам героев: « “Куклограммы”, как и почти всё в их бывшей семье, придумала Тоня. Это была довольно оригинальная воспитательная мера» (ГЦ). Тоня подкладывала дочери или мужу куклу с намёком на обнаруженную провинность: поросёнка с чернильными пятнами или пьяного зайца с бутылкой виски.

Сейчас мы остановимся на более оригинальной и специфической лексике.

Ю. Поляков создаёт ряд сложных слов, связанных с реалиями советской эпохи, образованных различными путями:

а) сложением– основ: «послелюбие» (Побег); в том числе греческих (по типу «новых грецизмов», то есть терминов, создаваемых в наше время не греками из элементов греческого языка): на первый взгляд, к таким словам относится «порнократия» (название публицистической книги), то есть буквально: власть разврата;

новообразования от словосочетаний: «Шумилин первосекретарствовалчетвёртый год» (ЧП); «Бусыгин рассказывал о том, как организовано детское питание в том районе, где БМП первосекретарил, пока его не призва ли в столицу» (Ап); «дешёвыми восьмимартовскимидухами» (КМ); «Удивительно, но мои слова вызвали не только бурное негодование собравшейся в студии прорабоперестроечнойобщественности, но и какое-то затравленное недоумение приглашённых на передачу военных» (П);

б) контаминациейразных слов (более выразительна контаминация разных частей речи): «– Ты, Надь, пока иди, – примирительно сказал я. – Мы посельсоветуемся» (КМ);

в) голофрастически– путём слияния фразы в одно слово «Периодически кто-то взрывался “не-плачь-девчонкой”, но довольно быстро запутывался в словах» (Сто дней); «Кто в те годы бывал в Переделкине и видел мирное сосуществование под сенью Литфонда инакомыслящих и как-надо-мыслящих, полагаю, не станет спорить со мной по этому поводу» (П); «На полном ходу мы влетаем в автопарк. Часовой вместо уставного “стой-кто-идёт”приветливо кивает» (Сто дней).

Среди различных трактовок данного способа – контаминации – более всего интересны точки зрения Е.А. Земской и Р.Ю. Намитоковой. По мнению Е.А. Земской, этот приём состоит в соединении двух узуальных слов в третье – окказионализм и от междусловного наложения «отличается тем, что часть одного слова устраняется, то есть не входит в окказионализм, но остаётся в том фоне, который служит двойному осмыслению окказионализма [Земская 1992: 19]. Р.Ю. Намитокова определяет контаминацию как «проникновение первой части (не обязательно морфемы) одного слова в другое и вытеснение из этого другого слова его начала» [Намитокова 1986: 135]. (Примеры междусловного наложения – «десовестизация», то есть «десоветизация» + «совесть»; «свингство», «свинг» – групповой секс и «свинство»; в «Порнократии», на основе слова «сменовеховство»: «И если кто-нибудь (…) создаст партию с лозунгом «Смена всех!» – я тут же вступлю в эту партию, стану “сменовсеховцем”»). Таким образом, при контаминации образуется новое слово, семантика которого включает семантику обоих объединяемых слов.

Однако есть и другое мнение, представленное в исследовании Д. Гугунавы, который не включает контаминацию в состав способов деривации на том основании, что в каждом конкретном слове представлены разные наборы средств и операций, которые всегда могут быть определены через другие способы. Поэтому контаминация (а также наложение) сближаются со стилистическими приёмами, такими, как каламбур, паронимическая аттракция и т. п. [Гугунава 2002].

При контаминации могут совмещаться не две лексемы, а больше, как в одном из принципиально важных для автора слов – «апофегее». В самой повести это гибрид «апофеоза» и «апогея», но в автокомментарии Ю. Поляков несколько усложняет смысловую структуру этого слова: «Именно она, Надя, придумала это слово, составила из “апофеоза”и “апогея”, в результате чего и получился неологизм с той самой фигой, которую многие десятилетия мы держали в кармане… Что, по сути, означает восклицание “апофегей!”? Ничего. Это реакция неглупого, всё понимающего человека на происходящее, всё понимающего, но ничего не могущего или не желающего сделать. Собственно, небывалая концентрация в обществе “апофегистов”(ещё их называют “пофигистами”) и привела к краху советской цивилизации» (Как я писал «Апофегей»).

Приведём другие примеры:

«– Какие ещё хохлоазеры? Откуда они возьмутся? – Уже взялись. На рынках кто торгует? Хохлушки. А хозяева у них кто? Азербайджанцы» (ПХ); «Занимаясь бизнесом, он быстро понял: если хочешь выиграть дело в суде, без еврея-юриста, или, как выражался Вовико, “евриста”, не обойтись» (ГЦ); «Однажды, ему лет девять было, он меня спросил: “Мама, а если скрестить кактус и фикус, получится фиктус?”» (ХБ). В первом случае используется сложение, в остальных двух – контаминация (телескопия, интерференция).

В других случаях Ю. Поляков не объясняет происхождение окказионализма, но оно легко восстанавливается на базе существующих слов, причём окказиональное слово, имея новое значение, несёт в себе и ассоциативную семантику (чаще отрицательную) его составляющих частей:

«Он, “старый брехтозавр”, не умеет даже толком поставить актёру задачу» (ПХ), то есть старый режиссёр с новаторскими претензиями, подражающий Б. Брехту ( «Брехт»+ «дино завр» и, возможно, « брехать» и « брон тозавр» – ещё один случай сложной контаминации);