Юрий Щеглов - Ex ungue leonem. Детские рассказы Л. Толстого и поэтика выразительности

По сути дела, здесь средствами спациального уровня реализован подчеркивающий Катастрофуконтраст в одновременности между ней и Мирной Жизнью, аналогичный тому, который лежит в основе Запоздалой Реакции и реализован там на ментальном уровне.

Разумеется, невовлеченность зрителей, создаваемая их фактической безопасностью, снижается в той мере, в какой они лично затронуты бедствием жертвы и тем более пытаются помочь ей (например, в П степень невовлеченности больше, чем в ДГ ).

«Неантропоморфность» носителя опасности складывается из стихийности, лавинообразности и установки на детское, доброе начало, исключающее изображение злодеев, носителей социального зла. Отход от принципа неантропоморфности налицо в ЧCБ , где носитель опасности – люди (колодники).

Отношение покровительства и соответствующие пары персонажей входят в актантный репертуар мировой литературы: ср. пары Вергилий – Данте, Жан Вальжан – Козетта, Холмс – Уотсон и т. п. Для литературы XIX века, по-видимому, особенно типичен мотив защиты сильным слабого, ср. многие произведения Диккенса, Гюго, Достоевского и др.

Заметим, что описание системы архиперсонажей некоторого автора может, подобно описанию событийной структуры, мыслиться как ее вывод с использованием некоторого общелитературного фонда выразительных конструкций. Если при выводе сюжета такими конструкциями служат ПВ и их устойчивые комбинации, то здесь ими будут некоторые постоянные для мировой литературы конфигурации типов деятелей (герой, спаситель, злодей, помощник). СОВМ с темой состоит в выборе одних и отбрасывании других элементов этого мирового набора, а также в заполнении выбранных единиц специфическим для автора содержанием и в их адаптации для его целей. В результате из некоторого типового персонажа (например, спасителя вообще) получается его, так сказать, толстовский, шекспировский и т. п. вариант (например, спаситель в духе Толстого).

Заметим, что в то время как в (4в) говорится о желательности спонтанного поведения, в составе (3б) оно влечет к Катастрофе. В системе толстовской логики противоречия здесь нет: из того, что ‘слепота’ втягивает в Катастрофу, не следует, будто слепота – явление целиком отрицательное и должна избегаться, ведь согласно (2а) ‘плохим может быть чревато и хорошее’. Мораль рассказа в целом иная: слепое, неразумное поведение и иррациональные законы жизни вовлекли человека в беду, они же помогут и его спасению (иными словами, спонтанность поведения при Втягивании в Опасность, помимо всего прочего, ПРЕДВЕЩАЕТ спонтанность Спасительной Акции).

Ср. сходный эффект в блоке Неадекватная Деятельность, где действия по спасению своим внешним контуром напоминали действия периода Мирной Жизни.

Эта ступенчатость перехода от Мирной Жизник Катастрофетак или иначе смыкается с последующим НАР Катастрофы. Такое объединение двух НАР в единую линию естественно, поскольку данный участок сюжета – не что иное, как ПРЕДВ к будущей Катастрофе.

Когда такие элементы игры, как увлеченность и удовольствие, даются с УВЕЛ, то тем самым развертываются и такие элементы общей темы Толстого, как (2б) ‘нешуточность жизни, ее насыщенность мощными силами’ и (4б') ‘непосредственное соприкосновение с этими силами и открытие подобных ресурсов в самом себе’.

Нешуточность подчеркивается с помощью конструкции ВНЕЗАПНЫЙ ПОВОРОТ, в котором ‘игра как удовольствие, шутка’ отказно противостоит Катастрофеи одновременно содержит механизм перехода к ней и (в частности, достигая высокой интенсивности чувств и действий) непосредственно перетекает в нее.

Насыщенность жизни мощными силами, соприкосновение с ними и открытие их в себе КОНКРЕТИЗИРУЮТСЯ, например, в П , где сверхчеловеческие силы природы (в образе обезьяны) участвуют в самой игре в качестве партнера. Сравнивая в этом плане П с А , можно сказать, что обезьяна СОВМЕЩАЕТ функции одного из мальчиков и некоторые из функций акулы (а именно физическую мощь и быстроту). Это не случайно, так как, по-видимому, обезьяна вообще есть готовый предмет, совмещающий человеческое с не– и сверх-человеческим. Другой готовый вид игры с природным партнером – ‘охота’ (о роли сцен охоты у Толстого в выражении ‘подлинных ценностей’ см. Бочаров 1971 : 23).

Акцент на бессознательности, вегетативности особенно характерен для ДГ , где героиня спасается, так и не осознав угрожавшей ей опасности. Это связано со спецификой локальной темы ДГ (≈ ‘природное существование, жизнь сама по себе, свободная от рефлектирующего сознания’), т. е. аспектом структуры, который мы оставляем за рамками исследования. В этом отношении ДГ сходна, например, с басней «Камыш и маслина», где камыш также спасается, бессознательно прижимаясь к земле под напором Катастрофы(ветра).

И то и другое есть в «Венере Илльской», где (а) задета спортивная честь французов, проигрывающих испанцам, (б) игра происходит на публике. Сходство новеллы Мериме с П идет еще дальше: Альфонс скидывает фрак – мальчик скинул куртку.

Легкомысленность этого поступка Жилина является почти точным ПРЕДВ его безрассудной дерзости при побеге; одинаковы: готовность оторваться от спутников и от рутинных способов поведения, вера в собственные душевные и физические ресурсы. Аналогично, в П мальчик уже в игре проявляет те черты характера, которые сработают в Спасительной Акции.

Помимо других блоков АС, на подчеркивание Катастрофыработают отдельные элементы пространственной и актантной структуры, например деление на зоны, родственные отношения между жертвой и спасителем и др.

Подобное ВАР через факты и отношения – прием довольно распространенный в литературе; ср. наш анализ подобного построения в максиме Ларошфуко в Жолковский, Щеглов 1978б .

Переход состоит в том, что «Булька стремглав, как он кидался на медведя, бросился на этого колодника». Стоит обратить внимание, что это действие Бульки по внешнему рисунку и по комплексу выражаемых тематических элементов весьма сходно со Спасительной Акцией: Булька безрассудно бросается в самую гущу опасности, движимый сочувствием к жертве, ср. в особенности Спасительную Акциюв БС (Дружок, спасая детей, бросается на бешеную собаку). Но в сюжете рассказа этот эпизод относится не к Спасительной Акции(она состоит в том, что Булька срывается с крючка), а к Усилению Опасности (ср. примеч. 63).