Ася Пекуровская - «Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Как следует понимать первые две строки экспозиции? Конечно, наблюдение за щеглом требует того, чтобы «закинуть голову». Ведь щегол вьет себе гнездо высоко на дереве. Но как этот жест применим к песням Данте? Вопрос композиции ставится Мандельштамом в контексте эрудиции. Эрудиция представляется Данте «клавишной прогулкой» по кругозору античности, а под «клавишной прогулкой» имеется в виду обширная область цитаций, напоминающая неумолкаемость цикады, которая, прыгая, издает звуки.

Конечно, тут уместно пояснение, которое Мандельштам готов предложить. «Я хочу сказать, что композиция складывается не за счет накопления частностей, а вследствие того, что одна за другой деталь отрывается от вещи, уходит от нее, выпархивает, отщепляется от системы, уходит в новое функциональное пространство или измерение <���…>. Самих вещей мы не замечаем, но зато весьма чувствительны к их положению». [277] Мандельштам, О. Разговор о Данте. Op. cit. С. 368. Но как такое толкование соотносится с третьей и четвертой строками? Что холодный зимний день, который отражается «жесткостью» в зрачке щегла, говорит об авторской позиции Данте? Мандельштам осторожно намекает на одну особенность самого Данте: страх перед прямыми ответами. В чем он выражается?

«Inferno, песнь XVI. Разговор ведется с чисто тюремной страстностью. Во что бы то ни стало использовать крошечное свидание. Вопрошают трое именитых флорентийцев. О чем? Конечно, о Флоренции. У них колени трясутся от нетерпения, и они боятся услышать правду. Ответ получается лапидарный и жестокий – в форме выкрика. При этом у самого Данте после отчаянного усилия дергается подбородок и запрокидывается голова». [278] Ibid . С. 385–386.

Но разве привычкой, волнуясь, запрокидывать голову, которой Мандельштам наделил и Данте, и щегла, не обладал он сам? И разве «страх перед прямыми ответами», приписанный им Данте, не мог быть свойственен ему самому? Но тогда почему для аналогии с Данте Мандельштам выбрал не тех птиц, которые встречаются в «Божественной комедии», а именно щегла? Что общего у Данте со щеглом?

Желая «опровергнуть отвратительную легенду о безусловно тусклой окрашенности или пресловутой шпенглеровской коричневости Данте», Мандельштам заимствует краски из миниатюры, найденной в коллекции перуджинского музея: «Одежда Данте – ярко-голубая (adzura chiara) . Борода у Вергилия длинная и волосы – серые. Тога тоже серая; плащик – розовый , горы – обнаженные, серые». Но и эти краски не исчерпывают палитры Данте. В цветовых гаммах Гериона и/или ростовщиков, выставивших напоказ фамильные гербы, Мандельштам находит те оттенки цветового спектра, которые делают щегла щеголем. В оперении щегла известно сочетание пяти цветов: черного, белого, красного, желтого и коричневого.

Цветовая палитра является структурным элементом, занимающим большое место в стихотворении Мандельштама (шесть строк). Не потому ли стихотворение заканчивается указанием на особое зрение Данте (щегла): способность выражать свое присутствие тем, чтобы одновременно смотреть «в оба» и «в обе» стороны? «Иногда Данте умеет так описывать явление, что от него ровным счетом ничего не остается. Для этого он пользуется приемом, который мне хотелось бы назвать гераклитовой метафорой, с такой силой подчеркивающей текучесть явления и такими росчерками перечеркивающей его, что прямому созерцанию, после того, как дело метафоры сделано, в сущности, уже нечем поживиться», [279] Ibid . С. 386. – пишет Мандельштам в «Разговоре о Данте». И этой же мыслью о перечеркнутой текучести («Не посмотрит – улетел») завершается его стихотворение.

Как уже было сказано, Бродский написал вдогонку свой вариант послания Данте – певчему щеглу.

Вот текст этого стихотворения:

Но справедливо ли традиционное мнение, что стихотворение Бродского есть перекличка со стихотворением Мандельштама? Если мысль о Данте наводит Мандельштама на сравнение со щеглом, то для Бродского «щегол» есть лишь цитата из Мандельштама, еще одно наименование. Уже приняв на веру формулу bard is a bird, он переключает свой интерес на автора «Божественной комедии», сочиняя свой опус терцинами, как и Данте. И его заявление об их «нехватке», скорее всего, следует понимать как сравнение между его «тремя терцинами» несметным их количеством (более тридцати тысяч) у Данте. Однако следов непосредственного чтения «Божественной комедии » в стихотворении Бродского нет. Скорее, есть непосредственное впечатление от монумента Данте и следы его чтения эссе Мандельштама «Разговор о Данте».

Центральной фигурой в стихотворении является «клетка», обеспечивающая для Данте особую атмосферу, контрастирующую с темнотой «пыльного» кафе, скрывающей архитектурные излишества кафе (его былую роскошь). Но что это за особая атмосфера? Хотя слова «клетка» у Мандельштама нет, к нему восходят две метафоры – «коробка тюремного резонатора» и «автобиографическая виолончель». Клетка – это та самая «коробка», а проще – тюрьма (il cascere), и «Божественная комедия» есть не что иное, как «автобиографическая виолончель», которая «дополняет и акустически обуславливает речевую работу». [281] Мандельштам, О. Op. cit. Т. 2. С. 398.

«Виолончель» – это эмоциональный фон, передающий эмоциональное состояние опального поэта: «ожидание и мучительное нетерпение»:

«В мире не существует силы, которая могла бы ускорить движение меда, текущего из наклоненной склянки. Поэтому виолончель могла сложиться и оформиться только тогда, когда европейский анализ времени достиг достаточных успехов, когда были преодолены бездумные солнечные часы и бывший наблюдатель теневой палочки, передвигающейся по римским цифрам на песке, превратился в страстного соучастника дифференциальной муки, в страстотерпца бесконечно малых. Виолончель задерживает звук, как бы она ни спешила. Спросите у Брамса – он это знает. Спросите у Данте – он это слышал». [282] Ibid . С. 397.