Ася Пекуровская - «Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

В моем сознании с «Аргентинским танго» связано реальное воспоминание. В августе 1988 года умер наш общий друг Гена Шмаков, собрав нас всех в Нью-Йорке, в «Самоваре» у Романа. Гену поминали безудержным весельем. «Я всегда восхищался традицией еврейского юмора, – писал Оден в частном письме. – Больше, чем какой-либо иной народ, они находили в серьезных вещах – таких, как страдание, противоречия нашего бытия, отношения между человеком и Богом, – повод для юмористического высказывания. Например: Если бы богатые нанимали бедных умирать за них, бедным таки неплохо бы жилось … Смех – доблесть проигравших».

В какой-то момент Иосиф подошел к роялю, что-то нашептал таперу, и полилась музыка «Аргентинского танго». Бродский тут же спел несколько строф известного одесского шлягера «На Дерибасовской открылася пивная». Мне тогда не пришло в голову, что его выбор был связан со стихотворением «1867», т. е. с попыткой коснуться исторического сюжета без рассказа о нем.

Соответственно, Бродский выносит за скобки все, что говорит о реальной ситуации. Ни слова о том, что его заглавным персонажем оказался австрийский эрцгерцог Максимилиан, который был приглашен в качестве императора Мексики при поддержке Наполеона III, а в результате либеральной политики лишился этой поддержки и остался без армии; что его жена, бельгийская принцесса Шарлотта, отправилась к европейским правителям с просьбой о помощи, но, не заручившись ничьей поддержкой, тронулась в рассудке и уже не знала о судьбе расстрелянного мужа вплоть до самой своей смерти в 1927 году. О судьбе Максимилиана мы узнаем лишь из указания на одну загадочную деталь: «и где у черепа в кустах всегда три глаза, / и в каждом – пышный пучок травы». Но и эта деталь представляет собой очередную загадку. Уверены ли мы, что речь идет о черепе Максимилиана? Ведь не прочитай мы о просьбе Максимилиана, которая выполнена не была, не стрелять ему в голову и о том, что его простреленный череп был выставлен на обозрение (возможно, брошен в траву), непонятно, что означает этот образ.

В равной степени неясными являются строки: «Хуарес, действуя как двигатель прогресса, / забывшим начисто, как выглядят два песо, / пеонам новые винтовки выдает». Почему из всех подробностей казни Максимилиана Бродский выделяет раздачу «новых винтовок»? Конечно, потому что оружие поступало к Хуаресу из Соединенных Штатов. Но почему эта деталь оказалась релевантной для Бродского? Напомню, что стихотворение было написано в 1975 году, т. е. через несколько месяцев после того, как Ричард Никсон отказался от президентского поста (август 1974 года) из-за скандала, получившего название Уотергейта. Выходит, концепт «орудийной метафоры» был понят Бродским буквально. Казнь австрийского эрцгерцога обрела стихотворную форму в терминах неблаговидной роли Америки.

А теперь все, что было написано о второй части «Мексиканского дивертисмента», следует подвесить в воздухе, обернувшись назад, к первой части под названием «Гуэрнавака». В этом городе жил Октавио Пас, с которым Бродский познакомился в Кембридже. Октавио и пригласил Бродского «на дискуссию о культурном прошлом» и приветил в своем доме, как записал со слов Бродского Петр Вайль. Полагаю, первые две части «дивертисмента» были данью этого «культурного прошлого».

Итак, сидя в саду (Октавио Пас?), «поэт, прибывший издаля», комментирует эпизод из прошлого, т. е. ведет рассказ о судьбе «М» – конечно же, судьбе эрцгерцога Максимилиана. Тут удобно вспомнить герб муниципалитета Гуэрнаваки: три ветки с листьями и четырьмя красными корнями, отходящими от ствола дерева с вырезом в форме рта, из которого выходит свиток, вероятно символизирующий язык. И язык «Гуэрнаваки» требует особого рассмотрения. «Единственно, что, по-моему, стоит сказать об этих стихах, – это то, что темой была Мексика, не конкретно Мексика, а, как я полагаю, состояние духа, помещенного на менее благоприятный для него фон. <���…> Если можно так выразиться, это дань культуре, о которой идет речь <���…> Боюсь, некоторые люди в Мексике рассердились, потому что стихи немножко в духе Ивлина Во», [307]– говорил Бродский в интервью с Евой Берч и Дэвидом Чином.

Но что мог Бродский иметь в виду под «состоянием духа, помещенного на менее благоприятный фон»? И справедливо ли его сравнение с «состоянием духа» Ивлина Во ( Arthur Evelyn St. John Waugh , 1904–1966). Судя по некрологу, напечатанному в «Нью-Йорк Таймс», Ивлин Во «вырвал с корнем все традиции и иссушил все ценности времени, в котором жил автор»? Ведь Ивлин Во имел дело с себе равными, обществом английских аристократов. Бродский же «вырывает с корнем» мексиканские традиции. История его не занимает. Вообще-то стихотворение имеет свой подтекст, который заслуживает внимания.

Учитывая фильмографический интерес Бродского, возможно, ему довелось увидеть ленту Луиса Бунюэля «Большое казино» (“ Le Grand Casino” , 1947), снятую по мотивам драмы Анхельма Грегорио Вильольдо Арройо (1903). Свое название (“ El Choclo” , или “кукурузный початок ” ) фильм получил в честь владельца популярного в Буэнос-Айресе клуба “ El Americano” , которому друзья дали прозвище Эль Чокло. В фильме Бунюэля песню «Эль Чокло» (“ El Choclo” ) исполняла Либертад Ламарк ( Libertad Lamarque ), а попав в Америку в 1952 году, «Эль Чокло» получило новое название, “Kiss Of Fire ” , и было впервые исполнено Джорджией Гиббс ( Georgia Gibbs ), принеся ей второе место в национальном хит-параде. Став американским хитом, танго уже звучало в исполнении Луи Армстронга, Нат Кинг Коула и многих других.

Однако в русской поэзии “ El Choclo” считалось декадентским танцем, окрашенным «томно-порочной соборностью», как назвал его Роман Тименчик, приведя среди прочего стихотворение, написанное Алексеем Лозина-Лозинским незадолго до самоубийства:

Декадентская нота прослеживается также в первых двух частях «Мексиканского дивертисмента», перекликаясь с давней мечтой, навеянной просмотром фильма Висконти «Смерть в Венеции». И если мечта не выветрилась из памяти Бродского в 1989 году, когда он сочинял «Набережную неисцелимых», то, полагаю, она присутствовала хотя бы на задворках памяти в 1975-м. Попробуем разобраться с цифрами, которые имели в сознании Бродского мистический смысл. Бродский писал «Мексиканский дивертисмент» в 1975 году в возрасте 35 лет, т. е. в том самом возрасте, в котором оборвалась жизнь императора Максимилиана. К тому времени Бродский жил в Америке три года. Но и император Фердинанд-Иосиф Максимилиан (1864–1867) завершил свой трехлетний срок правления в 1867 году. Как и император Максимилиан, который сочувствовал мексиканским повстанцам, Бродский, находясь в своей империи, «пытался лечить душу Америки», как его студент сообщил Лосеву.