Ася Пекуровская - «Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

И тут уместно вспомнить об одном совпадении. Речь перед выпускниками Дартмута сочинялась тогда же, когда создавался мемуарный том «Набережная неисцелимых». И только осознав это совпадение, я смогла наконец набрести на след. Анри де Ренье, то ли прочитанный заново, а возможно, и впервые, подсказал Бродскому общую канву его будущей речи. Ведь скука как раз и является ведущим мотивом «Провинциального развлечения».

«Я знаю, что такое скука. Я окружен зыбкою и текучею средою <���…>, создающей иллюзию выхода, который никуда, однако, не приводит. Внутри этой среды есть воздух. Вы думаете, что дышите им? На самом же деле он вбирает вас в себя. Он проникает в вас своими тончайшими частицами и незаметно окружает ими. Цвет его вы не можете определить, но он покрывает все предметы каким-то липким лаком. У него есть также запах. Запах этот пропитывает вашу одежду, ваше тело, ваше дыхание. Он обладает способностью навевать сон, так что вы даже не чувствуете себя несчастным. Вы не страдаете – вы скучаете. Это неопределимое состояние. Вы в плену у самого себя, и вы не ищете освободиться от этого плена! У вас нет для этого ни силы, ни мужества, пожалуй, нет даже желания. Скука довлеет себе. Раз вы вошли в ее зыбкое царство, вы уже не можете больше вырваться из него, хотя бы вас призывали самые лучшие ваши воспоминания, самые могущественные силы, самые ненасытные потребности. Скука есть скука» [311], – читал Бродский у де Ренье.

Конечно, детали могли до известной степени оказаться востребованными конкретной ситуацией. «Значительная часть того, что вам предстоит, будет востребована скукой». А между тем курса скуки до сих пор «не предложили ни точные, ни гуманитарные науки…» Я говорю «востребована до известной степени», ибо мысли Анри де Ренье доносились до аудитории лишь обрывками. Какие-то наблюдения застревали в сознании (или подсознании) оратора Бродского. «Я хорошо знал, что скука будет тою ценою, которою я куплю свободно избранную мною праздность, добровольную бесполезность, но я не знал, что такое скука! Я думал, что буду иметь в лице ее противника, от которого можно обороняться. Я не знал, что от ее неощутимого и клейкого просачивания нет ни защиты, ни лекарства», – внимали речи Бродского воспитанники Дартмутского колледжа.

Но что могло помешать Бродскому полностью озвучить голос оригинального автора, сделав соответствующую отсылку? Возможно, убежденность в том, что опыт персонажа де Ренье нашел отклик в его собственном опыте. Надо полагать, сочиняя свою «Похвалу скуке», Бродский буквально «вдохнул» тот яд, который едва ли не убил персонажа «Провинциального развлечения». Их опыт оказался идентичным и одновременным. «Почему вышло так, что именно в этот момент я вдруг отдал себе отчет в скуке, одолевавшей меня? Почему именно в эту минуту я осознал ее давящую меня тяжесть? И по мере того, как эта тяжесть росла, мне казалось, что у меня не хватает силы выдерживать ее. Я испытывал во всем своем теле гнетущее ощущение слабости. Мне казалось, что мои члены не принадлежат мне больше. Я оказался вдруг как будто окруженным поглощающею и обессиливающею атмосферою, как будто вдохнул яд, который заживо привел меня в состояние окоченения», – пишет де Ренье.

«Не изгонит скуку из вашей жизни даже искусство, – транслирует Бродский мысли автора, так глубоко его поразившие. – И даже если вы шагнете в полном составе к пишущим машинкам, мольбертам и “Стейнвеям ” , полностью от скуки вы себя не оградите <���…>: вы будете быстро удушены отсутствием признания и низким заработком, ибо и то, и другое хронически сопутствует искусству… Богатство тоже не избавляет вас от скуки, – продолжает диагностировать фатальный недуг непредсказуемый лектор, хотя уже вполне предсказуемо. – Сколь бы желательно это ни было, большинство из вас знает по собственному опыту, что никто так не томим скукой, как богачи, ибо деньги покупают время, а время имеет свойство повторяться. Допуская, что вы не стремитесь к бедности, – иначе вы бы не поступили в колледж, – можно ожидать, что скука вас настигнет, как только первые орудия самоудовлетворения станут вам доступны». [312]«Что касается бедности, скука является наиболее жестокой частью ее несчастья, и избавление от нее принимает наиболее радикальные формы: бурное восстание и наркоманию». [313]

Но не было ли в этих словах отголосков давней мысли о браунинге?

Конечно, пожелай Бродский создать детективный роман, он бы непременно довел дело до убийства. Представьте, именно так поступил автор, который диктовал его сознанию и подсознанию мысли о скуке. В провинциальном городке П., выбранном в качестве места действия и даже не удостоенном названия, Анри де Ренье приписывает скуке два состояния: пассивное оцепенение и низменные инстинкты, вызванные деятельным состоянием. Отсюда и раздвоение его персонажей на жертв и преступников. Но это не было «Преступлением и наказанием». Достоевский, хоть и был великим психологом, уступал де Ренье по части фантазии. В преступлении его интересовали всего лишь следствия, да и то только их формальная сторона. Автор, поразивший воображение Бродского, был в состоянии создать такой мир, в котором и преступление, и наказание совершалось в одном лице. Его герой рассуждал так:

«Я вдруг стал чужим самому себе. Очень любопытное ощущение это внезапное отделение от самого себя. Я увидел себя из очень большого отдаления, в виде миниатюрной и почти незаметной фигурки. Так вот чем я был, и стоит ли вновь становиться собою, стоит ли восстанавливать эту карликовую и далекую фигурку? Как мог бы я держаться в таком маленьком телесном пространстве теперь, когда я вкусил освобождения от себя? Я не чувствовал себя больше воплощенным и обладающим телом. Я чувствовал себя перенесенным на раздорожье всех жизней, в центр всех открывающихся перед ними возможностей, я испытывал состояние чудесного ожидания. Мне как будто принадлежала верховная власть, но моя тайная мощь не обнаруживалась никаким видимым признаком. Я говорил себе: “Я – ничто, и я доволен тем, что пребываю во всем; я вмещаю в себе все жизни, не живя вовсе, и я мог бы от человеческих жизней возвыситься до божеских простым актом своей воли ” ». [314]

Так возвеличив себя и так уменьшив, скучающий человек, от лица которого повествует де Ренье, строит свою среду по собственному образу и подобию. «Весь городок П. представляется мне одною из тех больших шкатулок с игрушками, которые дарят детям в день их рождения и которые содержат в себе домики, деревья, человечков, животных. Тетушка Шальтрэ производит на меня впечатление старой куклы, втащенной со дна шкафа захудалого провинциального магазина. Мариэтта тоже кажется мне забавным уродцем. Да и все другие люди какие-то картонные плясуны! Я вижу их резкие, угловатые, бессмысленные движения манекенов и марионеток. Неуклюжие, они повинуются дерганию ниточки. Я представляю себе, как они размахивают руками, заплетаются ногами, покачивают головой в уморительном и зловещем спектакле, коего я являюсь зрителем». [315]