Стефано Капилупи - Провидение и катастрофа в европейском романе. Мандзони и Достоевский

Акименко А.А. Некоторые аспекты нравственной проблематики романа Алессандро Мандзони «Обрученные». С. 172.

Штейн А.Л. Великий роман Мандзони. С. 213. Высказывания о том, что изображение душевного переворота у Безымённого проходит «не по религиозной схеме» встречались и в итальянской критике (Cfr. Zоttоli A. Umili e potenti nella poetica del Manzoni. Roma: Tumminelli,1942. P. 24–53.

Из «Воспоминаний А.Г. Достоевской»: Федор Михайлович «Сикстинскую Мадонну» «признавал за высочайшее проявление человеческого гения» и «мог стоять перед этою поразительной красоты картиной часами, умиленный и растроганный» (Архипова А.В. Примечания (1976) // Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 30 т. Т. 17. С. 370).

Кириллова И. Отметки Достоевского на тексте Евангелия от Иоанна // Достоевский в конце XX в. М., 1996. С. 50.

Булгаков С. Н. Два града. Исследования о природе общественных идеалов: В 2 т. М., 1911. Т. II. С. 118.

Булгаков С. Н. Венец терновый. СПб., 1907. С. 11.

Значит, человеческий разум проявляет себя в двух модусах: в одном из них страдание уже лишено статуса бытия, т. е. своего смысла; в другом же оно приобрело абсолютный смысл. Согласно логике первого модуса мышления, человек хочет победить и уничтожить страдание и имеет на это полное право. По другой логике, он страдание принимает, и, принимая его, он может и своё страдание, и себя самого преобразить. Оба эти модуса мышления заданы и оправданы Христом, и оба эти модуса служат нашей надежде. Именно по этой причине множество социалистов, даже атеистов по своим убеждениям, воспринимают Достоевского как своего человека и теоретика. См.: Пруцков В. Достоевский и христианский социализм // Достоевский: материалы и исследования. Вып. 1. Л.: Наука, 1974. С. 58–82.

По христианскому учению, Богочеловечество возможно в вере и в свободе, и имеет свой исток в вере Христа. Этот великий пример человеку близок, потому что в воплощении Сын Божий, Логос Божий, соединился не только с Иисусом, но неким образом, известным только Богу, Он, через веру и послушание Иисуса, соединился и со всяким человеком, грядущим на свет, чтобы всякий человек стал Богом. См.: «Радость и надежда» (на итальян. яз.) 22, 2. «Радость и надежда» – пастырская конституция Второго Ватиканского Собора о Церкви в современном мире. Принимая участие в этой вере, человеческая вера не бывает просто верой ума, которая говорит “да”, но ничего не делает (как сказано в евангельской притче о двух сынах, Мф 21, 28–31), а становится верой воли, которая делает человека сыном Бога и свободным исполнителем божественной Премудрости. О проблеме «атеизма воли» у героев романов Достоевского писали еще Вяч. Иванов, Ф. А. Степун и С. И. Гессен. Опираясь на веру Христову, человеческая и неизбежная воля к власти преображается в «законе» сострадания и приводит к рождению Богочеловечества. По христианскому учению, Свою веру Сын Божий дарит нам в тайне приобщения Святому Духу. Следуя за Достоевским, русский философ Г.П. Федотов c особенной яркостью развернул концепцию о результате действия Святого Духа, проявляющемся в органическом мире и в искусстве. Он подчеркнул разницу между присутствием Духа Святого в Церкви и распространением Его даров за пределами Церкви. См.: Федотов Г. П. О Святом Духе в природе и в культуре (1932) // Он же. Собр. соч.: В 12 т. М., 1998. Т. 2. С. 232–244.

Ср.: Тихомиров Б.Н. О «христологии» Достоевского. С. 107–108.

Лапшин И. И. Как сложилась легенда о Великом Инквизиторе // О Достоевском (творчество Достоевского в русской мысли 1881–1931 годов: сборник статей). М., 1990. С. 379.

И.И. Лапшин пишет: «Достоевский с поразительной глубиной показывает в лице Великого Инквизитора, к чему может привести при известных условиях то учение, которое возникло под влиянием арабских и еврейских писателей еще в XIII столетии и стало известным под именем догмы двойной истины. Это учение, провозглашенное епископом Симоном де Турне, утверждало, что истина двойственна, что то, что истинно в области знания, может быть ложно в области веры и наоборот». См. Лапшин И.И. Как сложилась легенда о Великом Инквизиторе // О Достоевском (творчество Достоевского в русской мысли 1881–1931 годов: сборник статей). М., 1990. C. 379.

Анна Григорьевна пишет в своих «Воспоминаниях» и о последних часах Достоевского и помнит, как «Федор Михайлович пожелал проверить свои сомнения по Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть. Открылось Евангелие от Матфея. Гл. III, ст. 2: “…не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду”». См. Достоевская А. Г. Воспоминания. М., 2002. С. 352. Слово в Евангелии на самом деле было не «великую», а именно «всякую»: это есть просто ошибочное воспоминание Анны Григорьевны. Вспомним также, важный момент в романе «Идиот»: Аглая упрекает Мышкина за то, как он поясняет причины попытки самоубийства Ипполита. Мышкин не умеет сказать ничего другого, кроме правды, и поэтому он несправедлив и жесток. Иначе говоря, его правда оказывается не праведной потому, что она не способна оправдать Ипполита: «Проблемой является не оправдание Бога, а оправдание грешника». Курсив присутствует в тексте: Каспер В. Бог Иисуса Христа (перев. с нем.). М., 2005. С. 215.

Слов о том, что Христос действительно вне истины, у Достоевского нет (в приведенном суждении лишь допускается возможность это доказать); сказано же: «и действительно было бы, что истина вне Христа». О важности различия этого нюанса см.: Тихомиров Б.Н. Достоевский и гностическая традиция // Достоевский и мировая культура. СП., 2001. № 15. С. 177–178.

Комарович В. Л. Мировая гармония Достоевского // О Достоевском. Статьи. Броунский Университет, 1966. С. 121–122.

Cfr. Bartolone F. L’agonia dell’ateismo in Dostoevskij // Teoresi, 1949 (4). P. 190–194.

Ср. слова Зосимы: «Не ненавидите атеистов…» (14, 149), и слово Тихона Ставрогину: «Совершенный атеист стоит на предпоследней верхней ступени до совершенней веры (там перешагнет ли ее, нет ли), а равнодушный никакой веры не имеет, кроме дурного страха» (11, 10).

Идея о Боге как поручителе, гаранте этики связывает Достоевского с Толстым. См. слова Пьера Безухова: «Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель». Толстой Л. Н. Полн. Собр. Соч.: В 90 т. М., 1929–1958. Т. 10. С. 177.

Аллен Л. Достоевский и Бог. СПб, 1993. С. 30–41.

Можно и парадоксально сказать, что если не было бы Христа, Достоевский (и, скорее, всякий человек) был бы или преступником, или твердым ревнителем кантовской теории: «На земле же воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образа перед нами; то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий перед потопом» (14, 290).