Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

У меня, живущего уже второй десяток лет то в Москве, то в Шанхае, германские вехи водолазкинской биографии не только не вызывают отторжения, а наоборот – находят всяческое понимание. Писатель и ученый просто обязан передвигаться по миру и познавать его во всем многообразии.

Другое дело, что отражать полученные впечатления у каждого автора получается по-разному. Скандальный Париж Миллера, безжалостный и безумный Нью-Йорк Лимонова, тихий и мирный нацистский Мюнхен Водолазкина…

По признанию Евгения Германовича, определение «неисторический роман» к его титульной книге «Лавр» придумала сама Елена Шубина, глава редакции имени себя и вообще королева-мать всея большой отечественной литературы. «Я думаю, в эту парадигму встраивается и моя повесть «Близкие друзья», – сообщил в интервью Водолазкин.

А я вот так не думаю.

Возьму на себя смелость придумать более верный термин для водолазкинского текста «Близкие друзья» – «сервильная повесть». Потому что при чтении убеждаешься – повесть будто писалась автором вовсе не для отечественного читателя, а во многом с расчетом на перевод и публикацию именно на родине его «близких друзей», в славной стране Германии. С оглядкой на мюнхенских коллег.

Разобраться в том, кого, как, сколько раз и зачем обслуживает автор своим текстом мы и попробуем.

Уже самим названием «Близкие друзья» автор берет быка за наиболее удаленное от рогов место и пытается всучить нам этакого «Ремарка в импортозамещении». Но если в «Трех товарищах» мы действительно видим историю дружбы и любви, то никаких «близких друзей» или достойных внимания человеческих чувств в повести «Близкие друзья» и близко нет. Копошение изображенных в ней организмов более походит на жизнь представителей славной группы беспозвоночных – всяких там улиток, слизней и морских блюдечек.

В прекрасном городе-колыбели нацизма, в Мюнхене, в межвоенное время « дружили родители трех детей » – Ральфа, Ханса и Эрнестины. Родители этих детей не были ни коллегами, ни даже однопартийцами. В манере, которую некоторые деликатные критики охарактеризовали «суховато-повествовательной авторской интонацией» нам будет рассказано, как на Северном кладбище города случайным образом познакомились три семьи, ухаживающие за могилками родственников. Даже « отношение к нацизму в их семьях было разным» . Каким именно, автор предусмотрительно не уточняет – все-таки дело щекотливое… Может, одна семья считала нацизм спасением, другая – весной человечества, а третья спокойно и практично поддерживала. Не придерешься – действительно разное отношение. Люфт трактовки широкий. Можно и насчет «тихих противников режима» пофантазировать, при большом желании.

Познакомившиеся семьи договариваются о совместных походах на кладбище и традиционном культурном досуге – распитии пива. Осторожным штрихом автор обрисовывает обстановку – вот в биргартене сидит за соседним столиком сам Томас Манн, а вот прошло несколько лет и уже не сидит он там больше. Неуютно ему в Мюнхене стало, исчез. То ли пиво плохое стали варить, то ли еще что-то случилось. Автор предпочитает деликатно промолчать.

Писатель Водолазкин изображает героев повести, пока еще детей лет девяти-десяти. Дети все хорошенькие и пригоженькие – помогают взрослым содержать могилки в образцово-показательном виде. А в перерывах между созидательным трудом дети разговаривают друг с другом с суховато-повестовательной интонацией автора:

« – Вы можете себе представить, что когда-нибудь на Северном кладбище будем лежать и мы?

– Нет, – ответил Ральф.

– А я могу, – сказала Эрнестина. – И поскольку мы близкие друзья, предлагаю каждому дать слово, что он будет похоронен здесь. Мы не должны расставаться ни при жизни, ни при смерти. Вы даете мне слово?»

Люблю такие диалоги. Они мне напоминают те времена, когда я преподавал русский язык в нерусской аудитории, а учебники были напичканы диалогами в подобном стиле:

«– Здравствуй, Антон!

– Привет, Виктор!

– Куда ты идешь?

– Я иду на выставку современной живописи. Она открывается сегодня и продлится всего три дня.

– Я тоже хочу пойти с тобой! Ведь я очень интересуюсь современной живописью. У меня дома есть большая коллекция репродукций произведений известных художников.

– Отличная идея! Давай пойдем вместе! Ты будешь моим экскурсоводом!

– Посмотри, вон там – Павел! Он летит на всех парусах!

– Я думаю, он тоже спешит на выставку! Павел, подожди! Давайте пойдем на выставку все вместе!».

Ну чем не «Близкие друзья», верно?

Таким языком герои разговаривают до самого конца повести. Особенно усердствует Эрнестина.

Рассказывая мальчикам о своих приключениях в кабинете дантиста – женатый лысый доктор Аймтербоймер всегда трогает ее за попку и грудь, усаживая ее в кресло, Эрнестина отметит важную деталь:

«– А еще он нацист, и это самое отвратительное… Давайте поклянемся, что ни за что на свете не станем нацистами. Пусть это будет еще одной нашей тайной».

Такой лживой политугодливости я не встречал со времен чтения произведений канувших в Лету совписов-халтурщиков былого времени. Евгений Германович, видимо, читал еще прилежнее меня, и спустя годы решил творчески переработать усвоенные в детстве и юности приемы. Ну в самом деле, не пропадать же годному кульбиту, а коллеги из Мюнхена обязательно оценят и одобрят политически верный изгиб стана.

Чем дальше от тех тридцатых и сороковых, тем бледнее становятся, куда-то исчезают миллионы ревущих в восторге немцев с вытянутыми правыми руками. Зато теперь не протолкнуться на страницах книг и в кинофильмах от простых немецких людей, которые все как на подбор или жертвы тяжелого времени, или вообще убежденные противники нацизма.

Дети продолжают обсуждать, чем же так притягательна девочка для лысого врача:

«– Вероятно, ему нравится твоя арийская внешность, – предположил однажды Ральф.

Белокурая Эрнестина покраснела:

– Я не хочу, чтобы меня ценили за внешность, – ответила она. – Тем более, такие слизняки и нацисты, как Аймтербоймер.

– Ты можешь пожаловаться родителям, – робко сказал Ханс. – Или сменить зубного врача.

– Знаешь, это было бы отступлением перед трудностями».

Йа, йа! Дойчен пионирен нихт капитулирен! К арийской внешности прилагается стойкий арийский характер.

Доктор Аймтербоймер, видать, хорошо знал свое дело, потому что в итоге подросшая Эрнестина будет с ним сожительствовать. Очевидно, в надежде перевоспитать, повлиять на его политические взгляды. Секреты пикапа от опытного дантист-нациста!

Эрнестина вообще девочка не по годам живая, несмотря на все старания писателя Водолазкина заставить ее вещать в стиле робота с планеты Шелезяка. На свое двенадцатилетие она заманила Ханса и Ральфа в кусты, разделась догола и вынудила мальчиков скинуть свои баварские штанишки.