Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Высокие, высокие отношения. Не чета приземленным иванам, которые только и мечтают, как бы подневольного немецкого солдата убить поскорее, на могилку ему кучку отложить и бегом домой, к своей маньке или клавке… Если та, конечно, дома, а не убита, изнасилована или угнана в рабство всякими нежелающими воевать немецкими художниками и свингерами…

Но не судьба – очередная производственная травма перечеркивает все романтичные послевоенные планы приятелей-фашистов насчет МЖМ. У Ханса то ли спина затекает, то ли мысли об Эрнестине и сластолюбивом докторе Аймтербоймере в голову стукнули – но он распрямляется в окопе во весь рост и моментально изволит смертельно раниться.

Далее начинается свистопляска и повесть стремительно скатывается в треш и безумие, причем это не творческая задумка автора, а его неразборчивость в выборе материала.

Виной всему – вычитанная писателем Водолазкиным в немецкой газете история о том, как некий солдат возил тело покойного однополчанина в цинковом гробу по всем фронтам, пока не смог отправить гроб в родной фатерлянд жене убитого.

Это и вдохновило Евгения Германовича на целую повесть.

С одной стороны я автора понимаю. Сам в середине девяностых читал всякие газеты, до сих пор помню впечатлившую меня статью о дельфине с человеческими руками, который плавал неподалеку от пляжей Алушты и показывал «факи» отдыхающим.

Но с другой стороны – пишущий человек должен уметь разбираться в материале, отличать лютый бред от реальных жизненных ситуаций. Иначе мы сталкиваемся еще с одним излюбенным методом писателя Алексея Иванова: «одной рукой пишу, другой шарю в Сети на предмет того, как оно там все было». То есть перед нами вырисовывается настоящая цеховая солидарность лауреатов в основных принципах творчества…

Далее умственно отсталый лейтенант Ральф, помня о данной в детстве клятве схорониться всем вместе на мюнхенском Северном кладбище решает эту клятву свято исполнить. Тем более, ему хорошо известно, что прикопай он друга Ханса на опушке враждебного русского леса, ночью непременно придут местные, вывернут березовый крест и наделают делов в хансову каску. А это никуда не годится, ведь Ральф с детства приучен к содержанию могилок в красоте и чистоте.

Поэтому своего Ханса он каким-то образом упаковывает в ящик для снарядов. Не спрашивайте, как именно. Я снарядных ящиков повидал много всяких – кроме таких, куда тело взрослого мужика можно поместить.

Версий у меня несколько. Или изрубил, фашист такой, друга своего на куски и запихал. Или просто согнул пополам и сапожищами утрамбовал.

Еще, небось, и руку фельфебельскую – ту, что заботливо в полковую газету заворачивал – в виде бесплатного бонуса приложил.

Дальнейший бред с тасканием тела (через какое-то время его все же запаяют в цинк) по городам и весям необъятного фронта разбирать смысла нет – особенно после авторского заверения, что покойник Ханс стал чем-то вроде полкового знамени и продолжал числиться в списках роты, « потому что официально смерть его так и не была зарегистрирована».

Настоящее рождественское чудо случается, когда в роту заглядывает некий генерал-фашист Кайзер, душка-демократ и любитель дорогой выпивки. Проникается ситуацией с телом и в честь фронтовой дружбы лично распоряжается доставить гроб на аэродром, чтобы отправить его утренним рейсом в Мюнхен. На самолете, конечно, не на санях с оленями.

Что ж, художественный прием deus ex machina, он же – «бог из машины» – зарекомендовал себя самым лучшим образом еще в античном театре, прочно укоренился в развлекательном синематографе. Так зачем же и Большую Литературу обеднять, его избегая, верно? Совершенно незачем. «Рояль в кустах» в виде случайно попавшего именно в роту своего друга Ханса уже был, ну и с волшебным разрешением ситуации с гробом нечего теряться. Браво, автор!

Слава товарищу Сталину, вся дальнейшая военная вакханалия прерывается очередной производственной травмой – наконец-то и нашему Ральфу оторвало правую руку, в бою под Сталинградом. Этому факту герой весьма рад – зато не убило, как многих его коллег.

Далее у Ральфа начинается насыщенная мирная жизнь – возвращение в Мюнхен, лечение в госпитале, визиты Эрнестины и ее рассказы о сожительстве с остепенившимся доктором Аймтербоймером, дружба с этим самым Аймтербоймером, ухаживание за могилкой Ханса, смерть Аймтребоймера прямо на похотливой Эрнестине и через неделю после похорон Аймтербоймера (ура, наконец-то, мне больше не придется писать его фамилию, замучился прямо с ней) обжигающее соитие с Эрнестиной.

« Их любовь была сильнее бомбежек» . Так неожиданно заверяет нас автор. Эй, эй, хочется воскликнуть – да не хвати этого Аймтербоймера (тьфу, черт, пришлось таки снова) кондратий во время шпиллен-виллен, их любовь была бы не сильнее его же, Аймтербоймера, будь он неладен, вялой эрекции…

Иными словами, оказывается, мы имеем дело с повестью о Любви. Это не беда, что любовь в повести мало чем отличается от страстных совокуплений всевозможных нематодов, коловраток, кольчатых червей и всяких уважаемых кишечнополостных созданий.

В одном из интервью автор на полном серьезе уверял: «Моя Эрнестина – женщина-война, очень чувственная, энергичная, настоящая femme fatale». Что ж, право художника видеть сокровенную глубину бытия и в жвачке, прилипшей неделю назад к подошве ботинка.

Еще одно из любопытных заявлений ряда нечитавших книгу критиков таково: это повесть о том, что война – «это яд, который уродует личность каждого, кто на ней побывал». И вернувшийся с нее опустошенный герой не может спокойно уснуть. У него, мол, чувство огромной вины перед Россией и вообще он заново учится жить и любить. Сам автор не удержался однажды и благосклонно подчеркнул: «Мне симпатично прочтение моей повести в таком ключе».

Давайте же посмотрим, как именно страдает и горюет наш герой после возвращения с войны.

Во-первых, он ведет насыщенную половую жизнь, качественно удовлетворяет Эрнестину в постели. Когда она очередной раз удивляется его сноровке и чутью, признается, что его этому всему подучил ее бывший муженек. Не прошли даром вечерние посиделки друзей за палаткой, не пропали секреты сексуального мастерства. Эрнестина только радуется этому и добавляет « некоторые детали, которые в свое время постеснялась сообщить Хансу».

Во-вторых, ему, как опытному фашистскому недобитку, предлагают вернуться во вновь открытое военное училище. Разумеется, как « не запятнавшему себя военными преступлениями». Это уж само собой, он же просто выполнял приказы и встряхивался… Да он вообще лишь любовался деревьями, листочками и кукурузными початками. Ну еще руку фельфебельскую в газету заворачивал и вмятины на броне от русских пуль ощупывал. Больше ничего, честное фашистское слово.