Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

И вы знаете – наш не желавший войны и страдавший от нее Ральф охотно принимает приглашение. И служит исправно, вплоть до выхода в отставку в майорском чине.

В третьих, Эрнестине подваливает наследство после смерти дяди, и наши голубки « становятся профессиональными немецкими пенсионерами ».

Ходят по музеям – « сначала в Европе, потом в обеих Америках ».

« Проявляют себя беззаветными посетителями симфонических концертов и оперных премьер».

«В сентябре ездят в Италию. Иногда – в Венецию… Лежат на пляже в Поццуоли под Неаполем. Часами смотрят на море и очертания далекого берега ».

Живя в Мюнхене, они скрупулезно следят за здоровьем: « ежедневно, в любую погоду, проежают двадцать километров на велосипеде по Английскому саду».

Придется признать: и автор, и критики правы – да, жизнь героя наполнена неимоверными страданими и мучениями. Тяжелейшее чувство вины так и гнет несчастного Ральфа к земле, так и рвет на клочки его измученную душу. Бедняга, истязает себя оперными премьерами и ездой на велосипеде – наложил сам на себя епитимью…

Годы дают о себе знать, Ральф переживает пару инфарктов, его «туристическая активность несколько снижается». Врачи не рекомендуют путешествовать, но назло им сладкая парочка съездила в Голандию и Данию. Врачи это им простили. Знаете почему?

«В конце концов, это не те поездки, которые способны вызвать инфаркт… Не поездки, например, в Россию» .

И вот восьмидесятилетнему Ральфу взбредает в голову так и сделать – поехать в Русский Мордор и посетить места былой боевой славы. Прокосплеить весь свой маршрут полувековой давности, включая езду на крестьянской подводе от Миллерова до Белой Калиты. «Вместе с атласом туристичическому бюро Ральф передает сохранившиеся у него карты вермахта с отмеченными крестиками деревнями, рощами, озерами и возвышенностями, которые он хотел бы посетить».

Ну что же. Любой каприз за ваши деньги. В Смоленске нашу парочку немцев встречает гид Колья и присланый из Москвы шофер на «прекрасной немецкой машине» марки «Мерседес». После первых же километров дороги немецкая «пожилая пара вянет на глазах», а шофер жалеет прекрасную немецкую машину и возмущенно матерится.

Дороги современной России так и не стали похожими на дороги Венеции.

«Дыры в асфальте, детали грузовиков, трупы собак – предметы не сторонние. Все они соприкасаются с колесами «Мерседеса» на его пути к Брянску».

«Ральфу кажется, что деревни мало изменились (прыжок и удар днищем)».

«Человек тут, похоже, вообще ни во что не вмешивался».

От всей этой мерзости запустения становится плохо не Ральфу (он-то привыкший, да и сам немало поработал над обликом русских деревень в свое время), а изнеженной старушке Эрнестине. Ее хватает кондратий и поездка перестает быть томной – немецкую бабку кладут в провинциальную больницу. Слава богу, не в коридор, а в двухместную палату, где одна койка занята ровестницей наших немецких туристов, бабушкой по имени Валентина Кузьминична.

«В палате пахнет мочой.

– Это как в Венеции, – шепчет Ральф соседке Эрнестины. – Там тоже такой запах от каналов. Вы бывали в Венеции?».

Дорогой херр фашист-майор в отставке! Благодаря твоим стараниям Валентина Кузьминична могла скорее в Освенциме побывать. Ну или в Великую Германию на принудительные работы съездить, чем в твою любимую Венецию.

Конец дурацкой повести «Близкие друзья» скучен и банален.

Старушка Эрнестина, согласно знаменитой классификации мастера Безенчука, отдает богу душу. Коварный план Ральфа помереть раньше нее не сработал, приходится еще один гроб из России отправлять в родной фатерлянд.

Вместо помощи той бабушке из анекдота про гуманитарную посылку или хотя бы несчастной Валентине Кузьминичне из пропахшей мочой палаты Ральф решает вознаградить молодое поколение – перед отбытием в Германию дарит гиду Колье карточку, на которой пятьдесят тыщ евро. На свадьбу и роды.

Немец улетает, а внизу под дождем идет Колья. « Он не сел в автобус, чтобы иметь возможность выплакаться». Колья рыдает, жалея и немецких стариков, и себя, и свою невесту, но пальцы его время от времени щупают в кармане карточку. « Сердце его наполняется неуместным ликованием, и от этого он рыдает еще громче ».

Старик Ральф проживает еще полтора года и укладывается на Северном кладбище рядом с Эрнестиной. За могилками ухаживает Брунехильда. Это дочка от первого брака доктора Аймтербоймера, чтоб ему пусто было! Не простая дочка, а – приготовьтесь – с привеском в виде внучка-негритенка. Экзотический внучек – сувенир от доблестных американских войск в Мюнхене.

Оказывается, прогрессивные старики всячески поддерживали бедную девицу с чернокожим младенцем на руках, оберегали от предрассудков тогдашнего населения. Ухаживает ли Брунехильда за могилкой своего папы-нациста – неизвестно. Скорее всего – нет, ведь бедный Аймтербоймер, наверное, так извертелся в гробу, что и надгробный памятник под землю провалился.

Кроме посмертного покарания папы-фашиста внуком-негритенком эта самая Брунехильда нужна в повести еще и для заключительного изречения.

Дело в том, что за год до смерти немецкий майор Ральф повредился кукушкой и забыл все, кроме своей Эрнестины. Больше не помнил ничего, даже дня рождения своего. Войну, впрочем, ветеран Восточного фронта смутно помнил, потому что приставал к Брунехильде с расспросами: «Скажите, Брунехильда, а с кем мы воевали и главное – зачем?».

Ну вот что поделаешь, незлопамятный какой старикан – наделал зла в младые годы, и не помнит.

Думаете, Брунехильда ему напомнила? Могла бы – материал богатый имеется для напоминаний. Но нет.

«Я в ответ просто промолчала. Если человек задает такие вопросы, лучший ответ, я считаю, молчание».

На этой минуте молчания, которая вовсе и не в память о наших загубленных ральфами и хансами людях, повесть «Близкие друзья» и завершается.

Мы уже домолчались до появления феномена «Коля из Уренгоя».

Мало нам, очевидно.

Более бездарной, постыдной, соплежуйской и откровенно расчетливой писанины я не читывал давно. От холодных и выверенных водолазкинских попыток навязать нам угодливое «понять и простить» я испытывал то самое горькое сожаление, которое автор приписывает былым нашим врагам.

Только мое сожаление – оно настоящее. И в первую очередь – за то, что творят с нашей современной литературой и с нами.

Почему героям книг Ремарка действительно сочувствуешь, почему с первых глав становятся понятны их мысли, переживания? Почему так ужасают их воспоминания? Почему не вызывают отторжения попытки героев забыться и как можно реже заглядывать на темные задворки своей души?