Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

«Привести в движение десятки миллионов долларов, объединить сотни людей, потратить годы, построить огромное капитальное здание, набить его до потолка жратвой и выпивкой, одеждой и обувью…».

«То, что затея с магазином провалилась, было давно понятно. Для продажи спичек, керосина и кирзовых сапог не нужен специальный супермаркет».

И вместе с тем: «Цель достигнута, дело сделано; теперь этот проклятый и ненаглядный, в муках рожденный магазин – самостоятельное существо, живущее автономно от родителя».

Так провалилась затея или цель достигнута? И чем все-таки набит супермаркет: керосином и кирзовыми сапогами или «до потолка жратвой и выпивкой, одеждой и обувью»? И, конечно, мы понимаем: Знаев – очень опытный, знающий и серьезный бизнесмен, если построил в долг супермаркет по торговле керосином и кирзовыми сапогами.

«Ха-ха-ха! Это сарказм и гротеск!» – смеются либералы.

«Гротекс-херотекс! Вы не либералы, а педерасты!» – отвечают им патриоты. До педерастов, впрочем, еще дойдем. Вернее, Рубанов Знаева доведет.

С магазином и маркетинговой политикой вообще дело очень темное, даже бесы с колдунами не спасают. Люди ходят толпами, но выручки нет. Телогрейки пять лет продаются отлично, но специальный супермаркет для кирзовых сапог не нужен.

Супермаркет называется «Готовься к войне», но именно грянувшие войны, оказывается, Знаеву и мешают. «Форс-мажор! Все победнели! Крым! Донбасс! Сирия! Война, сука!» – помните? Или Знаев ждал Настоящей Войны, с ракетами и атомным оружием и на территории России? Вот уж тогда бы, действительно, он бы развернулся на спичках, кирзовых сапогах да телогреечках!

А магазинная ситуация запутывается все больше.

Знаев: «Я два года работал в нуле. На третий год должен был выйти в прибыль. По некоторым позициям я поднимал до двухсот процентов. Потом началась война. Все упало, и я упал тоже. Рынок идет вниз – ты идешь за рынком… Ты же знаешь, я – попал. Все попали, из-за войны и кризиса».

Все – да не все. Вот розничный воротила с тоже непатриотической фамилией Молнин – владелец торговой сети «Ландыш», и сеть эта процветает! Вот уж, действительно: кому война, а кому мать родна. Гипермаркет «Ландыш» в десять раз больше магазина Знаева, и таких маркетов у Молнина сто сорок!

Молнин, понятное дело, гадок, мерзок, обучен и натаскан врагами, и совершенно не патриот: «Натренированный умными и свободными людьми в стране свободного предпринимательства, вернувшийся в Россию Молнин поискал и увидел пустующую нишу: дешевые, самые дешевые, максимально дешевые продукты питания, низкосортные крупы, мясные хрящи, колбаса из наполнителей, идентичных натуральным; подгнившая капуста, скользкая морковь – еда низшего сорта для низшего слоя населения».

Кормит, подлец, русских людей гнильем да отбросами, и наживается, а искренние умные патриотызнаевы разоряются. Так и всплывают в душе читателя пронзительные слова Брата-Сухорукова: «Захватывает все. Всех купил. Так что либо они, либо мы. Вот так вот, Брат!».

Бездуховному и жадному Молнину мало своих ста сорока «Ландышей», с помощью продажных ментов он нажимает на патриота Сергея, вынуждая продать ему знаевский магазин («Ведь знает, что слабые мы сейчас. И душит!»).

Правда, совершенно непонятно, зачем воротиле Молнину так остро нужен этот сто сорок первый, убыточный знаевский магазин. Тем более, в военное время, когда «все победнели» и «все попали».

«Тухлятиной, наверно, будет торговать, гад! Русский народ травить!» – догадываемся мы и сочувствуем Знаеву, который защищает простых людей и наотрез отказывает Молнину: «В этом мире я – главный. Я превращаю пустоту в содержание. Никто мне ничего не сделает. И магазин я не отдам».

– Правильно! – аплодирует читатель. – Не отдавай! Ты дело хорошее сделал, брат Знаев. Людям помог. Теперь только русские люди торговать будут!

Правда, на душе у читателя кошки скребут, он уже научен: если железный Знаев говорит уверенно, весомо и наотрез – значит, поступит наоборот. Так и случается. Продает он в конце концов магазин мерзкому Молнину, не будут русские люди торговать.

Точно так же Знаев отказывается продать квартиру в счет уплаты трехмиллионного долга, и тоже наотрез. И тоже, натурально, продает.

И в воинской части спецназа, куда его привозят с большими сложностями пострелять из автомата (скоро же в Донбасс, в Донбасс!!), открывают тир, включают свет, но Знаев вдруг заявляет боевому полковнику: «Не буду. Не хочу». Как кокетливая пухляночка Надя из «Любовь и голуби».

Такие мелочи, как заливание за воротник, даже и не считаются:

«– Сам ты пьяный, – с чувством сказал Знаев. – Ты хоть раз меня пьяным видел в это время дня?».

И назавтра, в обеденное время, в своем рабочем кабинете:

«…нагнулся, достал из-под стола старую, наполовину пустую бутылку крепкого. И два стакана.

…слух соучастников радуется звонкому бульканью, и пространство вокруг наполняемой посуды набухает отчаянным спиртовым духом».

Вообще, у читателя довольно быстро создается впечатление, что Рубанов сделал книжку бригадным методом, на литературной машине академии Лагадо, описанной Свифтом:

«Рама помещалась посредине комнаты. Поверхность ее состояла из множества деревянных дощечек, каждая величиною в игральную кость, одни побольше, другие поменьше. Все они были сцеплены между собой тонкими проволоками. Со всех сторон каждой дощечки приклеено было по кусочку бумаги, и на этих бумажках были написаны все слова их языка в различных наклонениях, временах и падежах, но без всякого порядка. По его команде каждый ученик взялся за железную рукоятку, которые в числе сорока были вставлены по краям рамы, и быстро повернул ее, после чего расположение слов совершенно изменилось».

Вот мы читаем: «…хозяина /в магазине/ знали все, а кто не знал, угадывал по бешеному взгляду – и при его приближении на всякий случай прижимался к голым стенам, демонстрируя крайнюю степень уважения».

И на другой день, в этом же злосчастном магазине: «Подбежала девушка-продавец в форменной тужурке с пятиконечной звездой на спине, остроносая, решительная. Хозяина не узнала.

– Мужчина, в чем дело?».

Возможно, взгляд был не бешеный, или голой стены рядом не было. Чтоб прижаться.

Или:

«Магазин создал – я. С пустого места. Тут был овраг и бурьян, а теперь свет горит, асфальт лежит и люди ходят толпами. В этом мире все начинается с таких, как я. С тех, кто делает. Сначала надо что-то сделать. Из говна слепить конфету, как мой папа говорил».

Здесь читатель слегка удивляется: ведь это негодяй Молнин, кажется, лепит конфеты из говна и тухлого мяса? Сто сорок конфет-гипермаркетов. А наш Знаев-то, вроде бы, другой?