Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Книги о настоящем куда больше похожи на манифесты, нежели на романы.

И воспринимаются на общем литературном фоне как своего рода казусы – отклонения от почетного и широкого ряда, взбрыки авторского воображения, мутации жанра, литературные приколы».

И опять какой «почетный и широкий ряд» – нет, не даются критикессе ни тропы, ни эпитеты.

Сырой, не перечитанный, не выправленный, никак не проработанный текст романа Пустовой обрушивает на читателя какие-то ужасающие словечки и словосочетания, которых в русском языке попросту нет: «Кимсанчика, кормленного бабушкой мясом» (что за слово «кормленного»? перекормленного, закормленного, откормленного?); «я рыдалась маме, что мне никогда столько мяса не съесть» (в великом и могучем есть слово «плакаться», а «рыдаться» – нет); «каково играется на стороне мамы» (знает ли критикесса разницу между словами «играть» и «играться»?), «ребенок безразмерная затычка на месте любого отсутствия», et cetera, et cetera…

Да и в статьях своих Валерия Ефимовна постоянно выдает «речекряки», которые давно стали ее визитной карточкой: «Человек литературен по природе – потому что не может не вжевывать резину в почву опыта», «с пафосом автора нельзя не согласиться, но он, в обычаях популярного чтива, не мешает услаждаться».

Госпожа Пустовая, нет такого слова в литературном русском языке – «услаждаться». Есть слова «наслаждаться» и «услаждать». Нет и слова «вжевывать», а тем более «в почву». И ваши: «Посвященные читатели распознавали звезд актуальной культуры, выведенных под нелицеприятными фамилиями» – это, простите, шизофазия пополам со сленгом. Не бывает нелицеприятных фамилий – ни в истинном значении этого слова («объективный»), ни в переиначенном по безграмотности («нелестный, неприятный, неприязненный»).

Именно в незнании русского языка, возможно, кроется нелюбовь критикессы Валерии Пустовой к цитатам. Уж не обессудьте, но критик должен знать русский язык лучше иных писателей – иначе как он будет оценивать качество текста и его художественность, с такой-то привычкой «услаждаться нелицеприятными фамилиями»?

Да, девочка старалась, но все получается плохо: журнал «Октябрь», где она засела с подружками, пришел в упадок, рубрика «Критик рекомендует» в издательстве «Эксмо» нашла бесславный конец, с музами у критикессы тоже не вышло романа…

Намедни Валерия Пустовая вещала: «Год литературы – отличный повод утвердить социально востребованную модель словесности. Речь шла об определении дозы литературного вещества в словесном продукте – о мере его съедобности». И как вы полагаете, какова «доза литературного вещества» в тех текстах, которые пишет, читает и рекомендует такой вот «новый критик»?

А может быть, «литературное вещество» это так опасно, что не надо бы публике им баловаться, а то мало ли что: эдак у читателя может возникнуть привыкание, зависимость, неконтролируемая тяга к употреблению… Мы вот по наивности думаем, будто Пустовая увеличивает содержание «литературного вещества», а она его, наоборот, искореняет. Чтобы и духу его в современной прозе и поэзии не было! Не читают литературосодержащее, и ладушки. Крепче спят и охотнее аплодируют на «значимых мероприятиях» авторитетным критикам, воплощающим собою целый слог слова «попа».

Начало в духе Франца Кафки: четыре года назад, проснувшись, преподавательница одной из кафедр РУДН Анна Владимировна Жучкова обнаружила, что превратилась в литературного критика. Ей это приснилось. И она кинулась убеждать в реальности своих грез оторопевших читателей, писателей и других критиков.

Анна Жучкова своими трудами («сто тридцать научных статей за четыре года, нет, уже двести!») заслужила краткий отзыв о своем критическом методе, получившем много лестных отзывов от собственной создательницы, то есть от самой Анны Жучковой. В беседах с единомышленниками А. Жучкова заявляет: «”Новая” критика – та, что противостояла общей позиции “элиты”… Которая уже поменяла литературную карту. Просто потому, что говорить открыто стало возможно». И неустанно поучает неофитов и всех, кто не успел увернуться, как надо писать, дабы говорить открыто. Независимая критика не может быть свободна от поучений г-жи Жучковой.

«Писатели считают, что критика должна: 1) давать системный анализ происходящего здесь и сейчас, 2) рассказывать, как сделан конкретный текст, на что похож и какой целевой аудитории интересен.

А как же субъективное видение и оценка?

Не нужна нам ваша оценка, только восхищение, – отвечает писатель.

А как же образность, эмоциональность, метафоричность?..

Чтобы она снова была, надо возвращать уважение к профессии критика», – пишет А. Жучкова.

Итак, главное, за что борется г-жа Жучкова и что вернет уважение к профессии критика, есть субъективность (а такоже и эмоциональность с метафоричностью… чего, критики?). Субъективность не только видения, но и оценки. Прямо-таки апология профессионализма. Однако почему тогда А. Жучкову столь раздражает чужое мнение, которое кажется ей субъективным? Отчего она не считает собственную оценку полностью субъективной, а следовательно, необязательной в качестве оценки? Ведь в этом случае придется дать право голоса и прочим… субъектам. Однако Жучкова вручает право на субъективную оценку лишь себе и «своим людям», опекаемым ею персонам (если не сказать персонажам).

Так взглянем же в лицо новому методу, а также удивительным метаморфозам Анны Жучковой в зависимости от того, пишет ли она о книге симпатичного или вовсе не симпатичного лично ей писателя. Или умеренно симпатичного, почти несимпатичного или почти антипатичного автора. Пожалуй, главные черты данного метода – «липкая симпатия» (что ж, если критик А. Жучкова в метафоризме своем позволяет себе выражение «липкая эмпатия», позволим и мы себе некоторые вольности) и взаимозаменяемость характеристик.

И начнем мы с полюса шкалы Анны Жучковой – с «Оды радости» В. Пустовой. Своего рода абсолют, раздел «обожаемые».

«Эта книга – поток, энергийный порыв», – пишет Жучкова. – «Она преодолевает узкие рамки жанра. doc, который в литературе почему-то приобрел черты ограниченности и эгоцентризма, хотя само по себе направление. doc вовсе не одномерно… Самый яркий пример – книга А. Старобинец “Посмотри на него”, которую Пустовая так часто упоминает в начале повествования. Упоминает – и преодолевает». Не отвлекаясь на странные словечки вроде «энергийный», спросим себя, чем же так хороша именно эта книга? «“Ода радости” – книга метамодернистская. Принимая противоречия жизни, героиня движется вперед. Прорастает сквозь старое новым в постоянном “движении к еще немного продвинутой версии себя”. А это и есть идея метамодернизма – движение как принятие противоречий и прорастание сквозь них».