Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Зато те, кто критику Жучковой несимпатичен, получают quantum satis ее презрения. Захар Прилепин, например: «…быть плохишом лирический герой себе позволяет, ему не жим-жим». Предположим, это все о герое. Но рецензия-то явно посвящена не столько тексту, сколько автору: «Книга насквозь пропитана фамусовщиной. Это и страсть к молве… И желание вылезти из грязи в князи, занять барское место… Тем, кого Захар считает выше себя, он готов прислуживать». Так сам ли Прилепин здесь подхалимничает или его «лирический герой»? Если учесть, что роман автобиографический, то мысль приходит о сведении счетов, а вовсе не о критическом отзыве…

Путаница в каждом отзыве Жучковой. Одно прослеживается четко – пристрастное отношение критика к авторам, но никак не внимание к тексту. И чем же, спрашивается, занимается данный представитель «свободной и независимой критики», как не обслуживанием определенного круга литераторов?

Ну а самоновейший метод… Что метод, когда перед нами железобетонная схема, построенная на константах и неоднократно использованная:

а) рассказ о своей, критика-эмпата (но никак не эксперта), эмоциональной реакции на прочтение;

б) изложение сюжетных перипетий (после иных спойлеров читать книгу фактически незачем);

в) несколько расплывчатых, неинформативных слов фраз о языке произведения (да здравствует метафоризм!).

Низкий, просторечный стиль статей самой г-жи Жучковой (изобилующий нелепыми «жим-жим», «подбешивает», «предъявами», «квазиблохами», «отлепиться от хвоста», «имидж брутальный, взгляд самцовый»), орнаментированный для солидности парой цитат из вузовского учебника по теории литературы, вызывает у ее коллег одни насмешки. Статьи Жучковой цитируются литературными критиками-профессионалами (Е. Иваницкая, А. Кузьменков, С. Морозов) в качестве курьеза, в рубрике «пятиминутка смеха».

А неуважительного мнения о себе любительница свободы не терпит. И тут же в отместку, по рапповской привычке, придумывает ярлыки: «кузьменковщина», «чекуновщина» и т. д.

…Этой осенью Анна Жучкова заскучала. Напомним бывшей учительнице коррекционных классов в г. Лыткарино школьную премудрость: чтение – вот лучшее учение! Пусть возьмет с полки любимых Сенчина, Пустовую, Аствацатурова – да и перечитает их дивную прозу, насладится слогом, развеет хандру. А если уснет над книгой, пусть увидит новый сладкий сон о себе любимой, о своей значимости, литературном и жизненном успехе, о попранных врагах. Вот только читателей пусть оставит в покое.

Здравствуй, брат читатель. Читать очень трудно. И с каждым годом все труднее и труднее. Чувствуешь себя атлантом, держащим на плечах непомерное и все разрастающееся общеписательское Эго. Критики тоже не очень-то помогают читателю в выборе— ни их любовь, ни их нелюбовь не способствуют пониманию, что же перед нами за книга, за автор, даже жанр описываемых произведений по их трудам не определить. Взялась я как-то читать критика Олега Демидова, о котором мне много говорили, и в виртуальной реальности, и в окружающей.

Критик Олег Демидов определенно знает, с какой стороны подойти к критическому разбору. С некоторыми его высказываниями на «Нацбесте» невозможно не согласиться: «Автор работает с одним постмодернистским приемом – буквализация метафоры. На этом хорошо играли Сорокин, Пелевин и Елизаров. На этом пытается играть Глуховский. Он берет филологическую аксиому (весь мир – текст) и выстраивает из нее ходульный роман»; «Петровы» – скучный трип, замаскированный под грипп. Так у нас делаются ремейки зарубежных хитов: вместо «Доктора Хауса» – «Доктор Рихтер», вместо «Tic, Tic, Tac» группы Carrapicho – «Мальчик хочет в Тамбов» Филиппа Киркорова, вместо «Джанки» Берроуза – «Петровы» Сальникова»; «Евгения Некрасова уже который год гремит на весь литературный процесс… Что больше всего раздражает в этой прозе? Неумело используемые тропы и фигуры речи, щедро рассыпанные по всему тексту и из оригинального обрамления превращающиеся в оригинальничание и поэтизмы» и проч.

Однако если негативные отзывы читать (да и писать) легче, то с положительной критикой все обстоит гораздо хуже.

Во-первых, среди положительной критики много заказной, рекламной и, как следствие, за качество текста не отвечающей. Тому есть множество причин, но главная, как верно заметил Сергей Морозов, в том, что: «Новая форма отношений (писателя и издателя – И.Ц .) превзошла рабовладение. Это такая формула абсолютной эксплуатации без всяких обязательств и возмещений затраченного труда и потерянного времени».

Неудивительно, что абсолютный эксплуататор создает абсолютного челядинца. Это даже не негр, которому гарантирована его миска каши-ватапы за труд на хлопковых полях – это челядинец, которому не гарантировано ровным счетом ничего, жизнь его в руце хозяйской. Доверять такому «специалисту» довольно сложно, поскольку тот живет под нечеловеческим прессингом, своей системы ценности не имеет и общественной догме не следует.

Во-вторых, есть у челяди общая склонность – обожать барина, да так, что это чувство не переходит в эротическое исключительно от почтения и служебного рвения, пересиливающих влюбленность. Но разве можно доверять человеку со столь лицеприятным отношением к предмету? Однажды, станется, пройдет любовь, завянут помидоры, сменится хозяин, жизнь – она длинная… И что ж тогда: «Не помню ничего, не докучайте мне»? А как же «ars longa vita brevis»?

Отсюда и растущее читательское недоверие, и опасливое отношение к новой форме критики – «восхвалитике». Существует, пока еще существует умеренная похвала, проскальзывающая в рецензии, написанной на роман, до которого (как и до автора романа) критику нет дела. Такая похвала может быть и сухой, и холодной, и даже безосновательной, но в нее верится больше, чем в «критическую любовь». А критика с любовью – это уже не критика. Это транс, это сатори, это сабспейс.

Я уже писала о влюбленных (в литературу, конечно же, исключительно в литературу) критиках женского пола, изливающих свое «высокое чувство» в чрезмерности тропов и эпитетов, а тут узрела сходные проявления у критиков мужеского пола. Олег Демидов, чья, как сейчас любят говорить, оптика не подводит при взгляде на многих авторов, совершенно не контролирует себя, когда речь заходит о Захаре Прилепине. Он восхищен им, словно челядь – барином.

Прочитав рецензии всего на две книги З. Прилепина – «Непохожие поэты. Трагедии и судьбы большевистской эпохи: Анатолий Мариенгоф, Борис Корнилов, Владимир Луговской» и «Некоторые не попадут в ад», я была фраппирована открытостью чувств автора рецензий. Демидов постоянно подчеркивает прилепинскую брутальность и «пацанскость» – сам или в цитатах. В обоих рецензиях в изобилии представлено и демидовское мнение, и мнение его «соратников по перу».