Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Что тут скажешь?.. Не знать и не понимать Бога – это, конечно, большая проблема. Но еще большая проблема – знать его, понимать и обретать в лице возлюбленного своего барина.

Вот взять хоть сорок критических. Есть острая насущная нужда похвалить друзей и подруг, с которыми вы в одной тусовке «коктебелитесь», так и выдай им на журнальных страницах сладкой кашки-размазни, авось читатель-дурак пойдет да и купит романчик Маши или Ирочки. А ведь кроме розовеньких девочек-радфемочек, немало пишущих и графоманящих, есть и благодетели-наниматели, и покровители-спонсоры, и прочие небожители. Надо каждому дать ложечку хвалебной каши.

Сколько ни утверждай, что критика есть дело субъективное, как сейчас любят говорить в «отзывиках»: «это мое», «мне зашло», «а мне понра» – «понра» не является оценочной категорией. И тем более не является оценочной категорией «автор хороший человек, не надо его обижать». Однако мы все чаще сталкиваемся именно с этой системой оценки.

Так и критик Е. Сафронова в недавней своей статье «Не ломать, а строить» нахваливает детище одиозного председателя правления Интернационального (хорошо хоть не Межпланетного) Союза Писателей А. Гриценко, он же директор журнала «Традиции & авангард»: «В последние годы положение толстых литературных журналов становится все отчаяннее. На этом депрессивном фоне… образован новый литературный журнал «Традиции & авангард», главный редактор – писатель, публицист, литературный критик Роман Сенчин. «Традиции & авангард» – фантастика! – даже выплачивает авторам гонорары. Это выглядит несовременным». Зато каким перспективным! Для печатающихся. А выгадав на мастер-классах и премиях Петруцеллис делла Кукуцца, можно и гонорар автору выплатить, entre nous soit dit.

Тот же восторг наблюдается в «аргументированных высказываниях», когда критик Сафронова хвалит и Евгения Попова – очевидно, потому что Е. Попов возглавляет ПЕН-Центр… Доставалось вкусной каши-малаши и Антону Нечаеву, некогда бывшему редактором журнала «День и ночь», где печатали тогда Сафронову. Не обошла критикесса хвалой и расславленную повсеместно О. Славникову, управляющую премией «Дебют». Да что уж там… Отвалила каши и поэту-министру-взяточнику А. Улюкаеву. Последний случай «критики» особенно показателен.

Бывает так, что литератор получает должность чиновника – и обнаруживает в себе полную неспособность быть управленцем, «пресекая, развивать и развивая, пресекать». Ну не заточена его творческая натура под чиновничьи дела. Но позвольте, как можно счесть стихами следующее: «“Тридцать лет спустя” – поэтический дневник, первая фраза, с которой поэт обращается к публике, звучит исповедально: “На тридцать лет я дал обет молчанья, / Но уж песок в часах перевернулся”»? Е. Сафронова спешит объяснить, отчего вот это – стихи: «С “обетом молчания” покончено, но о чем писать?.. Прошло время, изменился мир, его картина стала “плоской” для давешнего энтузиаста. Характерен звукоряд “плоская” – “плотская” – “скотская”. Метаморфозы бытия и навеянный ими строй поэзии Алексей Улюкаев дважды обозначает строкой: “Какие мыльницы – такие фотки”».

До чего ж удобно быть критиком, которого не тяготит необходимость быть хоть сколько-нибудь объективным, не так ли? Читаешь – и душа радуется, как некто раздает комплименты полезным людям нашего литературно-управленческого аппарата: «Сегодняшняя поэзия Алексея Улюкаева и впрямь может показаться мизантропичной: “Теперь другое: хлебушек-то горек, / Невеста как-то очень (хм) повзрослела, / А строй имел меня вовсю – такое дело”». Особенно восхищает «хмык», ломающий весь ритм строки, но откуда министру иметь литературный слух? А критику-восхвалитику таковой и вовсе противопоказан.

Нам, простакам, запросто объяснят, что именно в сих виршах хорошего: «Центоном Улюкаеву служат не только узнаваемые поэтические строки, но и устоявшиеся культурные максимы, начиная с мифологических образов (постоянный мотив падения Трои), источников античной истории (записки Цезаря о Галльской войне), элементов Священного писания (послания к Коринфянам и к Евреям), сказочных элементов и персонажей (часто упоминающиеся “вершки и корешки”, цикл стихотворений “Странствия Синдбада”)».

А-а-а, восклицаю я, озаренная, так это же все меняет! Если мифологические образы есть, то с ними куда проще найти художественные достоинства во всяком… творчестве. Вот и произведению «Уран» Ольги Погодиной (выступающей под псевдонимом П.-Кузмина) свезло иметь полный роман богов: «Его заглавие – не только название элемента таблицы Менделеева, но и имя божества из античной мифологии, олицетворения Неба, породившего мир в браке с Геей (Землей) и первого правившего им. Взбунтовавшийся против Урана его сын Кронос оскопил отца серпом. Способ убийства нескольких персонажей романа – явная аллюзия на эту мифологическую историю».

Позвольте историку вставить ремарку. Ничего особо нового в кастрации врагов нет и не было, она использовалась задолго до возникновения античной мифологии как таковой. И приплетать этот способ казни и унижения побежденных к мифологии романа – это как приписывать творческим потугам гражданина Улюкаева мотив падения Трои и Послание к Коринфянам и Евреям. Или извлекать аллюзию на Урана и Кроноса из перипетий сериала «Игра престолов».

Наковырять в тексте сущностей божественного ранжира для читавшего энциклопедию «Мифы народов мира» – дело нетрудное. Как только в романах, стихах или еще где возникают божества, критик их завсегда найти может и того, аргументировать. А если читатель начнет ерепениться и спрашивать: что это было, неужто литература? – он егозу-то приструнит. Сафронова вообще любит подпустить в критику божественного. Этот прием прослеживается во многих ее рецензиях.

Так же хорошо освежает рецензии и сапфическая тема. Она уже много лет популярна… у критиков. Про читателей не скажу. Поскольку даже десять лет назад, наткнувшись в рецензии на нечто в этом роде: «…первая крупная проза Ирины Горюновой будто бы задается целью дразнить читателя «табуированными темами»: гомо- и лесболюбовью, да еще прописанной откровенно, со всеми эпитетами, которыми награждают друг друга расстающиеся «голубые» либо ссорящиеся «розовые», с отчетливой физиологичностью и столь же дотошным психологическим анализом…» – даже тогда читатель испытывал нечто похожее на раздражение: ну сколько можно? Чем, ну чем эти гомострасти так уж отличаются от страстей натуралов? Физиологией воплощения страстей? А вы уверены, что это хоть сколько-нибудь интересно – не говоря уж о том, что ново?