Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Короче, дело к ночи – вернее, как раз ночью: мужичонка, «смешно подбрасывая колени, иногда поскальзываясь на льду и взмахивая руками», убегает от хищно фырчащего возле него большого черного автомобиля товарища Сталина. Уже не одного – появились, наконец-то, машины охраны. Кавалькада зловещих авто неспешно едет рядом с преследуемым объектом. Дело серьезное, государственной важности – мужичка со сверточком ловить.

А поймать того непросто оказывается – он, хоть шапочку свою уже и обронил, но сверточком прикрывается и все высматривает просвет между домами, как бы в переулок ускользнуть…

Стреляй, Глеб Егорыч! В Сокольники он, гад, рвется! Там есть где спрятаться!

Но и Иосиф Виссарионыч, что говорится, не лыком шит. От него, как и от Жеглова, не уйдешь.

«– Ату! – выдохнул вождь, и автомобиль прыгнул вперед, почти беззвучно».

Тут-то мужичку и конец. Сбили, на капот поймали, налепили лицом на лобовое стекло. А рядом и таинственный сверточек на капоте оказывается – «обыкновенный банный веник, растрепанный и намокший от снега, очевидно, березовый».

Жаль, авторша не уточнила – не из карельской ли, темно-рыжей, березы. Заиграл бы рассказ! Но нет, упустила лауреатша такую возможность – ограничилась лишь тем, что Сталин в сбитом на радость себе мужичонке с веником узнает самого себя.

А вот и поделом – порядочные граждане по ночам в бани не ходят. Даже двойники самого вождя.

Удовлетворившись зимним сафари, Сталин выдыхает «ладно, поехали» и возвращается на дачу. Вздремнув на кровати с изгаженной спинкой, с утра пораньше он снова смотрится в трельяжное зерцало и ему, судя по всему, видится призрак некой литераторши из будущего:

«Зубы длинные, охристо-серые, стесанные. На правом клыке большой скол. Межзубные щели широкие. Десны местами кровоточат. Язык сизый, покрыт серым налетом…».

Это видение приводит тирана в сильнейшее изумление и страшный гнев, внутри него включается режим «разъяренный Кинг Конг сокрушает мебель»:

«Вождь не выдержал: обхватил обеими руками крайние створки трельяжа, напрягся что было силы и выдрал их из тумбочки, приподнял и, усевшись на кровать, поставил себе на колени. Словно читал огромную, широко распахнутую газету, загородившись ею от всего мира» .

К счастью, на этой картине кошмары юбилейного трипа от Гузель Яхиной почти завершаются.

Не могу не признать: я полностью прочувствовал, испытал все душевные муки героя рассказа и даже превзошел его своими мучениями, читая все это.

Скажу больше: яхинский «Юбилей» это настоящее олдскульное варево прямиком из конца восьмидесятых. Будто и не прошло трех с лишним десятков лет, не было никакого переосмысления и развития. Словно на убогой кухоньке под передачу «Прожектор перестройки» тихая городская сумасшедшая бросает в кипящий чан «толстые» литжурналы, полные сенсационных разоблачений о кровавом тиране, помешивает это зелье из прогорклых клише и зябко прячет голову в узкие плечи – иней изнутри на окнах холодит…

…Встревоженые тем, что я не выхожу из комнаты, мои родные и близкие обнаружили меня сидящим на кровати. Поставив себе на колени ноутбук, я держал его за крайние створки и бессмысленно смотрел в него, как в широко распахнутые ворота… простите, книжку, загородившись ею от всего мира.

Мне казалось, как и герою рассказа, будто «что-то стреляло и щелкало, завывало, посвистывало. Что-то рушилось или, наоборот, громоздилось. Затем все-таки падало, катилось, ударялось. Мелькало, мигало, гасло, зажигалось опять. Кровать куда-то неслась, подскакивая на ухабах и громыхая, то покрываясь инеем, то рассыхаясь от жары…».

На третий день после принятия «Юбилея» ко мне стало возвращаться пусть и спутанное, но сознание – то потухая, то погасая, то покрываясь треснувшим от жары инеем, который ковыряли чьи-то жуткие пальцы. Через неделю частично, далеко не в полном объеме, восстановились речь и мышление.

Однако прогнозы нельзя назвать утешительными.

Соседи жалуются на раздающееся по ночам из нашей квартиры щелканье и посвистывающее завывание – это меня до сих пор мучают последствия употребления яхинского текста.

Доктор сказал: еще один такой случай, и я навсегда потеряю человеческий облик.

Но я уверен – это уже случилось. И виной всему – мое пагубное пристрастие к современной антиотечественной прозе.

Запираясь в ванной, я разглядываю себя в граненых створках полочки с зубной пастой и щетками.

Надбровные дуги массивные. Лоб покатый, в поперечных морщинах. Нос крупный, мясистый. Брови с редкой проседью. Глаза болотно-зеленые, потухшие и бессмысленные. Подглазные мешки налитые, синюшно-землистые. Рот полуоткрыт…

Никто из родных не знает, что там, на самом верху ванной полки, у меня спрятана книжка «Дети мои», отменная порция буквенного яда, до которой я, пропащий, рано или поздно доберусь.

Ведь «яхинка» умеет ждать.

Не повторяйте моих ошибок.

А. Аствацатуров. Не кормите и не трогайте пеликанов. М., Редакция Елены Шубиной, 2019

Этот обзор меня подговорил написать писатель Герман Садулаев, друг и поклонник литературных дел мастера Андрея Аствацатурова. Я долго отнекивался, но Герман напирал на то, что его друг – не просто хороший писатель, но и не менее хороший человек, ученый-филолог, преподаватель, литературовед, не от мира сего и самую малость даже святой.

Такого натиска я, грешный, выдержать не сумел и согласился прочесть книгу «Не кормите и не трогайте пеликанов» за авторством столь щедро представленной личности.

Должен признать – в общем и целом список аствацатуровских титулов верен. Я, правда, так и не понял, какое отношение имеют профессии «хороший человек», «преподаватель» или «ученый» непосредственно к литературному мастерству и умению писать художественные тексты, но да ладно. В конце концов, соврал Герман Умаралиевич лишь в одном – что Андрей Алексеевич хороший писатель.

Признаюсь, я углядел в этом его вранье некий злой умысел. Быть может, виной тому воспоминание о школьных годах. Учился у нас в параллельном классе не совсем здоровый мальчик, по странному совпадению его звали Андрюша. Кличка у него была Солдат. Мы, жестокие, злые и неумные дети, обожали подбежать к нему на перемене – обычно Андрюша Солдат смирно стоял у стенки и ни на что не обращал внимания – и громко крикнуть ему в ухо: «Солдат! Шагом марш!» Андрюша вздрагивал, каменел лицом и принимался нелепо маршировать по коридору, жутким голосом запевая песню про «солдат вернется, ты только жди». Остановить его не удавалось порой даже учителям, приходилось просто ждать, когда он сам угомонится. Стыдно это вспоминать, конечно. Но дети есть дети. Непонятно другое – почему некоторые из нас, вырастая, продолжают издеваться над своими несчастными сверстниками. Называют их, например, «хорошими писателями». А те и рады стараться, пишут-маршируют, на смех всем остальным… Нехорошо это. Ученые – они и впрямь не от мира сего частенько. Их беречь надо и делом занимать, а не за рОманы очередные усаживать.