Михаил Голубков - Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара
- Название:Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Прометей
- Год:2021
- ISBN:978-5-00172-132-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Голубков - Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара краткое содержание
Эти «приключения» художественных текстов исследовались в одном из семинаров, работающих на филологическом факультете Московского университета имени М.В. Ломоносова. Его участникам было интересно следить за неожиданными поворотами сюжета, который выстраивает сами литература, соединяя несоединимые, казалось бы, репутации и имена. В результате эти веселые штудии отразились в ученых (И НЕ ОЧЕНЬ) записях одного семинара. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Тема раннего, студенческого брака, идущая от предшествующих произведений Полякова, психологически осложняется в романе драматичной предысторией Марины Ласской, ее предшествовавшими замужеству и возобновлявшимися позднее отношениями с «первопроходцем» Шабельским. Эта тема обретает и социокультурный разворот, выводя к постижению «двоемирия», возникающего в неравном с материальной точки зрения и, кроме того, разнонациональном супружеском альянсе [11] Голубков М.М. Преодоление иллюзий… С.14.
. На устроенной в Грибоедовском дворце свадьбе Скорятина с Ласской «немногочисленная родня жениха напоминала заводчан», а в последующие годы «интеллигентная арбатская семья» Марины оставалась для ее мужа непроницаемо закрытой средой до такой степени, что «Скорятину, отпрыску русских пахарей, порой становилось дико и смешно от мысли, что его первенец живет теперь у Мертвого моря, носит трудно выговариваемое имя Барух бен Исраэль и воюет с арабами за клочок обетованной земли величиной с колхозный пустырь. Как, в какой момент Борька стал буйным иудеем, страдающим за каждую пядь Голанских высот, словно это его собственная кожа?»
Характерное для произведений Полякова исследование обстоятельств семейной жизни в масштабе отношений «отцов и детей» развивается и в данном романе. Динамика болезненного отчуждения Скорятина и Ласской предстает в двойном композиционном «обрамлении» и ассоциируется как с непредвиденным разрушением семьи ее родителей, когда из-за поисков «сначальной» жизни с молодой полькой произошел «уход Александра Борисовича от Веры Семеновны после тридцати лет совместной жизни», вскоре обернувшийся его смертью от обширного инфаркта, так и с отдалением от дочери, которая «совсем недавно была папиной звездочкой, преданной и доверчивой», но отношения с которой из-за семейных нестроений, запрета «выходить замуж за немытого байкера Вольфа» деградировали у Скорятина до краткой sms-переписки.
Художественно тонко прослежено в романе балансирование скрепляющих и разъединяющих факторов семейной жизни «сообщающихся сосудов» – в сфере их телесного общения, в «интерьере» социально-бытовых явлений. Периоды, когда «его верность жене была похожа на болезнь, фобию, вроде боязни открытого пространства», сопровождалась ревностью к «предшественнику», страхом утратить «привычные сонные объятия, убежать от родной двуспальной рутины», питалась ощущением неразрывного единства в интимных отношениях («если он или она отправлялись в командировку, то любили друг друга впрок, жадно, не в силах оторваться, рискуя не поспеть к рейсу»), парадоксальным образом прерывались не только «пустяковыми романчиками», но и, в случае с Зоей из Тихославля, знакомым по опыту иных персонажей Полякова возведением здания «сначальной» жизни.
Ретроспективная история с Тихославлем становится воплощением мифологизирующих тенденций в умонастроении героя Полякова. Пространство этого условного городка, странно совмещающее подвижные бытовые и общественные реалии перестроечных лет с архаическими пластами мифологии, запечатленными в «языческой Троице», становится выразительным фоном любовной истории Скорятина, отчасти созвучной пасторальной идиллии и привлекающей его «выпадением» из ритмов семейной, редакционной суеты, из атмосферы страстного угара «Мехового рая» и манящей перспективой вместе с Зоей заняться «муравьиным возведением родной кучи… строить семейный уют с начала, с первых, сообща купленных вещей», избежать прежнего обидного неравенства в семье, когда он «нырнул из окраинной полунищеты в изобильный дом Ласских», и создать гармоничный союз, подкрепленный общим для них с Зоей вещным миром, поскольку «…кропотливое, бережное домашнее созидание таит в себе не меньше радости, чем бурные совпадения плоти. И никто не знает, что прочнее слепляет вместе мужчину и женщину – упоительное синхронное плавание в море телесной любви или согласие, достигнутое в муках при выборе обоев для спальни?..»
Однако тактика эскапизма, закрепившаяся в родовом и личном опыте, в условиях многолетнего семейного разлада, при котором Скорятин даже в близости с женой испытал «изнурительное отчуждение» и «осознал, насколько сильно не любит ее», а у Марины прежний «избыток женственности» успел смениться надвигающимся «неряшливым старушечьим алкоголизмом», обрекает героя Полякова на кризис поступка в направлении очищающего изменения собственной судьбы, а потому «Гена так и не смог объявить скорбно-заботливой Марине, что уходит к другой женщине. Намекнул безутешной матери, мол, в его семейной жизни возможны перемены, но та пришла в ужас, замахала руками, стала искать валидол и твердить, что покойный отец за такие мысли прибил бы сына. Она как-то сразу забыла, что всю жизнь надрывно ревновала мужа, даже тайком обнюхивала его рубашки на предмет неверных ароматов».
Итак, «мысль семейная» оказала существенное влияние на психологическую реальность и структурные закономерности романов Ю.Полякова и выразилась в их персонажном мире, через ассоциации между различными судьбами, историей и современностью, посредством скрупулезной речевой, жестовой и предметной детализации повседневности. Переживание расцвета и оскудения семейных отношений художественно осмысляется в соотнесении с «эпохой перемен» в частном и общественном бытии и приводит персонажей к самозабвенному поиску альтернативных сценариев личной жизни, стихийному мифотворчеству, неприкаянным странствиям в лабиринтах пространства и времени.
В творчестве каждого писателя есть произведение, которое кажется современникам наиболее репрезентативным. Таким сейчас, на исходе второго десятилетия нынешнего века, видится роман «Любовь в эпоху перемен». По крайней мере, при подготовке этой книги большинство ее авторов высказали желание анализировать именно его.
С чем это связано? Возможно, с тем, что новый, вышедший в нынешнем юбилейном для автора году роман «Веселая жизнь, или секс в СССР» пока еще если и прочитан, то не осмыслен в достаточной степени, хотя его проблематика по своей глубине и художественный мир по степени проработки не уступают «Любви…». Другой причиной может быть то, что «Любовь в эпоху перемен» как бы суммирует предшествующий творческий опыт писателя и дает возможность говорить об общих особенностях художественного мира Юрия Полякова.
Константы художественного мира Ю. Полякова
(«Любовь в эпоху перемен»)
Бочкина Мария Васильевна , аспирант кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета МГУ.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: