Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

Мне кажется очень важным проследить и следующую эволюцию этого типа: посмотреть, во что Демон и Карлсон превращаются впоследствии. Здесь, пожалуй, самая печальная картина. Если XIX век был веком романтизма, последним веком истинной веры в какие-то платоновские сущности, если XX век был веком дзенского ухода от радикальных оппозиций, от бинарности, от добра и зла, выходом в какое-то магическое пространство, то XXI век обещает стать веком глобальных упрощений, веком «детской» культуры. XIX век был очень взрослым, требовал постоянно отвечать за свои слова, драться на дуэлях, воевать, вступать в кружки; это время сложного действия, серьезного отношения к жизни. В XX веке наметился некий выход в инфантилизм, и вот почему главные герои XX века – это Винни-Пух, Мэри Поппинс, Карлсон, а не Ниловна и, уж конечно, не персонажи американские – герои Хемингуэя или Фолкнера, например. XX век главными героями впервые сделал героев хоть и детской, но сложной культуры. А вот XXI век – это век плохой детской культуры. И Карлсон, как совершенно справедливо изображено на одном из интернетных плакатов-демотиваторов, вернулся в виде Супермена. Супермен тоже летает, правда, с огромной скоростью. Он может мир вокруг себя так закрутить, что время останавливается. Но Супермен имеет вполне конкретное инопланетное происхождение, а Карлсон неизвестно откуда взялся. Карлсон был всегда, Карлсон – это вечный дух.

Это вечный дух, который воплотился в толстого человека с моторчиком, просто чтобы его понял Малыш. Если бы дело происходило в XIX веке, он явился бы в виде врубелевского красавца с крыльями, в XX же веке его проще всего понять с моторчиком, а в XXI веке – как вкладыш в жвачку. Он вернулся Суперменом. Это все та же летающая сущность, но на этот раз уже тупая, абсолютно лишенная всего волшебного, всего загадочного, очень сильная, практически всемогущая и наделенная простейшим, идиотским набором представлений о добре и зле – набором из американского комикса.

Не думайте, что я пытаюсь говорить о бездуховности американцев. Без меня достаточно тех, кто распространяется на эти темы. Проблема американцев в том, что эта их духовность часто подается в оболочке масскульта. Так она, как им кажется, легче доходит, и вот это-то ее и губит. Сложный дзенский Карлсон в XXI веке превратился в летающий набор штампов. Каков будет дальнейший путь этого таинственного образа, представить сложно. Но я глубоко убежден, что эволюция Карлсона не закончена, и очень может быть, что Россия осталась последним полем для этой эволюции.

Сейчас, когда Туве Янссон исполнилось бы сто пять лет, мне трудно даже поверить, что когда-то я ее видел, получал ее автограф, с ней разговаривал, задавал ей вопросы, был в ее мастерской на улице Улланлиннанкату в Хельсинки. Встречу эту устроил замечательный финский журналист Петер Иискола. Мы знали прекрасно, что Туве Янссон мало кого принимает, и вовсе не от того, что она заносчива, а от того, что лично отвечает на все детские письма, которые ей приходят. То есть дефицит общения вызван его избытком, и поэтому у нее практически нет времени заниматься ни собственно прозой, ни встречами с кем-то еще. Но поскольку первая книга, которую я прочел в своей жизни самостоятельно, в пятилетнем возрасте, была «Муми-тролль и комета», Петер довел этот факт до ее сведения, и она, так и быть, согласилась нас впустить.

Она была похожа на подростка. В ней совершенно не было ничего от прославленной женщины, от прославленной сказочницы, от доброй сказочницы тем более. Но в ней не было и ничего детского, как нет ничего детского в хорошем умном книжном подростке. Как сказал мне однажды в интервью Эдуард Успенский, дети не могут позволить себе инфантилизма, у них все слишком серьезно. Вот и в Туве Янссон не было никакого инфантилизма. По манере говорить, по манере отвечать, по манере непрерывно курить и пить очень большое количество черного кофе она была больше всего похожа на Беллу Ахмадулину. Но внешность у нее была при этом именно подростковая – короткая такая седая стрижка, довольно неаккуратная, довольно встрепанная, и перед каждым ответом она надолго серьезно задумывалась и говорила тихо, печально и музыкально. И мне необычайно приятно было от нее узнать, что Муми-тролль первоначально был похож на того предка муми-тролля, чей портрет висит в доме, на это страшное, лохматое, длинноносое, худое существо, и только потом, как она сказала (говорила она по-английски очень хорошо), он приобрел tummy . Вот от нее я и узнал слово «tummy», которое означает «пузцо». Муми-тролль обзавелся пузцом как символом доброты, потому что предок всех муми-троллей, которого Туве рисовала как героя своих газетных карикатур, был крайне зол. Но, обзаведшись пузцом, он примирился с миром и сделался добрым.

Генезис сказок о Муми-тролле был довольно сложен, конкретный же генезис муми-троллей был таков: Туве Янссон встретила в лесу молодую мать, которая вела куда-то маленького мальчика, и Туве показалось, что нет ничего грустнее, чем маленький мальчик, который с абсолютным доверием идет за мамой в лес, а маме и самой страшно.

Как выйти из этой невыносимой ситуации? Надо что-то придумать. Наверное, они ушли в лес не просто так. Наверное, они ищут папу – что еще можно искать в лесу?! А почему папа от них ушел? Не может же быть, что он их бросил. Нет, он их не бросил, конечно. Он ушел путешествовать, потому что всякий папа рано или поздно понимает, что сидеть дома нельзя (как справедливо замечает Муми-мама, от долгого сидения у муми-троллей затекают лапы). И папа уходит странствовать, а в процессе странствий он, конечно, попадает в катастрофу, вот тут-то и приходит мама и его спасает.

Как помнят те немногие, которые читали «Маленьких троллей и большое наводнение» (1938), самую первую сказку про муми-троллей, у нашего конкретного Муми-папы есть одна привычка, которая его отличает от любых других троллей и снорков: он прячет хвост в карман. Это делает его немного смешным, но по этой примете Муми-мама с Муми-сыном и отыскали папу. Дело в том, что хвост для муми-тролля – очень серьезная вещь. Какие-то эротические коннотации здесь абсолютно исключены. Хвост – это символ достоинства, как вы понимаете. «Клянусь моим хвостом!» – самая страшная клятва муми-троллей. И для нас, для понимающих людей, один из смешных эпизодов в «Муми-тролле и комете» – когда профессор обсерватории говорит: «…клянусь своим хвостом! Эта комета – самое интересное, что я видел в своей жизни!..» – хотя у профессора нет хвоста. А у муми-тролля есть, и он очень его бережет. И у Сниффа тоже есть чувствительная деталь – уши. Если Снифф касается чего-либо ушами, он всегда начинает пищать: «Это приключение может быть опасно для такого маленького зверька, как я».