Людмила Зубова - Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 [калибрятина]

осклизлой кладбищенской жижи,

засыплющейвскорости лоб.

Виктор Куллэ. «Когда сознаёшь, что пространство…» 545;

Хоть говорящему еще,

уже не скажущемуýже,

как этот ветер-вещмешок —

волынкой, сдавленной потуже.

Игорь Булатовский. «Сентябрь» 546:

И снова я слышу «нет» и «нет» говорю,

но теперь гляжу в Интернет и уже не горю

стыдобою, злобой на рот, не прошепчущий«да»,

ничьею зазнобой не быть – не была – никогда,

ничьею ручейной русалкой, ничьей Лореляй,

не жалко? нет, не жалко, поди погуляй,

мерцает экран, протекает кран, за окном не метель,

убери постель, постели себе тень на плетень.

Наталья Горбаневская. «И снова я слышу „нет“ и „нет“ говорю…» 547;

Он друга ждёт, бойца, товарища —

вот-вот на талую тропу

горячий пар, в лицо ударящий,

без шапки вынесет в толпу.

Ирина Машинская. «Москва у метро. Чужестранец» 548.

В стихотворении Александра Левина можно наблюдать контекстуальное сгущение действительных причастий будущего времени:

Вот я – пойдущий и найдущий.

Вот я – дорогу перейдущий.

Не то в грядущее бредущий,

не то в бредущее грядущий.

Вот я – мудрёных улыбнущий

и удручённых рассмеящий,

одних язвительно споткнущий,

других наивно обаящий.

Вот я – упащий, но встающий,

не выносимый, но вносимый,

и звуки чудны раздающий

из тьмы и тьмы неугасимой,

такой непьющийся поющий,

такой трудящийся беспечный,

я – постоящий и уйдущий,

я – остающийся навечно.

Вот я – пропевшийся, охрипший.

Вот я – заговоривший снова.

Такой вот памятник воздвигший…

Такой, блин, памятник херовый!

Александр Левин. «Памятник» 549.

Форма упащий побуждает по-новому взглянуть на нормативное слово пропащий . Ведь оно отнесено к будущему времени: пропащий – тот, от кого не ожидается ничего хорошего.

Причастия будущего времени заполняют заметную грамматическую лакуну 550и осуществляют возможность, свойственную прошлому состоянию русского языка (см.: Кузьмина, Немченко 1982: 290). Стихотворение Левина «Памятник» пародийно воплощает сразу две лингвистические мечты Михаила Эпштейна: о причастиях будущего времени (Эпштейн 2007-а) и лексически неограниченной переходности глаголов в русском языке (Эпштейн 2007-б).

Одно из двух причастий будущего времени, допускаемых нормой 551, будущий , встречается с отрицанием, которое активизирует глагольность слова:

А страшно-поспать на закате

как спят европейцы одни

от письменных танцев Гекате

и гула небудущихкниг?

Андрей Поляков. «Последний поэт (книга воды)» 552.

Следует признать, что в разговорном языке причастия будущего времени востребованы значительно больше, чем позволено нормой (см.: Радбиль 2008: 225; Холод 2008: 277–280; Влахов 2010).

А. В. Влахов подчеркивает, что такие причастия не конкурируют с другими грамматическими возможностями выразить то же значение:

По итогам анализа употребления причастий будущего времени в грамматическом и функционально-стилистическом аспектах можно заключить следующее. Во-первых, такие причастия, будучи допустимы структурно, осознаются носителями языка как один из элементов системы причастного таксиса в русском языке и потому употребляются для маркирования значения следования или простой будущности в соответствующих синтаксических позициях и конструкциях; эта синтаксическая ниша принадлежит только им и не пересекается с употреблением других форм (Влахов 2010: 60). ГЛАВА 6. КАТЕГОРИЯ ВИДА

Ляжешь ли в глину – последний прокол,

сжатие воздуха в легких до взрыда:

все остается, как вечный глагол

несовершенного вида

Юрий Казарин

При несомненных достижениях аспектологии, детально исследующей систему глагольных видов во многих противоречиях и тончайших смысловых нюансах этой категории 553, не лишним оказывается и внимание к формам вида в особых условиях поэтического текста, так как эстетическая функция языка предполагает интерес отправителя и получателя информации не только к означаемому, но и к означающему.

Современная поэзия вместе с другими сферами активного языкотворчества (художественной прозой, публицистикой, разговорной речью, – см., напр.: Норман 2006: 63–66; Ремчукова 2005: 167–279) свидетельствует о значительном слово- и формообразовательном потенциале глагольного вида, не всегда проявленном кодифицированной грамматикой. Впрочем, категория вида вряд ли может быть достаточно определенно кодифицирована, так как «видообразование в славянских языках отличается известной иррегулярностью, „капризностью“, неизвестной в такой степени в других областях глагольного формообразования» (Исаченко 2003: 138).

Скорее можно говорить об отклонениях не от кодифицированного, а от узуального употребления форм, и устанавливать эти отклонения приходится больше по интуиции, чем по зафиксированным правилам. В большинстве случаев видовые неологизмы возникают в ситуациях языкового конфликта между синтагматикой и парадигматикой, грамматической моделью видообразования и лексическим значением слова, видовой функцией приставки и ее семантикой. Эти конфликты вызваны свойствами самой категории вида, до сих пор находящейся в стадии становления. Характерно, что именно в разделе о категории вида А. М. Пешковский писал: «Здесь опять надо вспомнить об иррациональности языка и о психологических, а не чисто логических корнях его» (Пешковский 2001: 109).

Для анализа примеров из современной поэзии существенно, что глагольный вид является категорией интерпретационной (Бондарко 1996: 7–8).

Рассмотрим несколько явлений, отражающих самые многочисленные эксперименты поэтов в сфере аспектуальности: обратное словообразование, вторичную имперфективацию, перфективацию, вид в аналитических формах сказуемого и видовое сопоставление однокоренных глаголов в пределах узкого контекста.

Вид и обратное словообразование

Парадигматические предпочтения, характерные для современной поэзии (Зубова 2003), склонность этой поэзии не столько воспроизводить грамматические реликты в составе фразеологизмов, сколько воссоздавать забытые свойства и грамматические отношения языковых единиц, а также указывать на возможные будущие состояния языка, часто приводят к заполнению нормативных лакун под давлением системы, в частности к обратному словообразованию:

Зверей не буди, захожий,

Посоха не рони —

Я тебя чувствую кожей

Издавна-искони.

Владимир Карпец. «Ordnung aus osten» 554;