Людмила Зубова - Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 [калибрятина]

Расширение поля темпоральности

Периферия функционально-семантического поля темпоральности, по существу, не имеет границ, так как многие слова, совсем не связанные с представлением о времени в их словарных значениях, могут косвенно обозначать время в контекстах, называя измененное качество.

В современной поэзии встречается немало примеров, когда на будущее время указывают существительные и прилагательные с контекстуальной семантикой будущего состояния – такие имена, которые в норме не имеют значения времени:

Но мужи где? Не их ли, приведя

К Тринакрии, я вел к быкам ревущим?..

Но волны топкие и, полные дождя,

Завесы Зевсовых быков ревели пуще.

Ответствуйте! Где все они? Куда

Сокрылись? Где страна, страна чужая,

В которой адресаты без следа

Рассеяны, вестей меня лишая?

О, как они глядели на меня,

Когда ревело мясо, бычьи шкуры

Металисьи гремела толкотня

Слепящих туч карающей Пандоры!

Олег Охапкин. «Возвращение Одиссея» 533;

У щуки уже сейчас

чешуя цвета консервной банки,

цвета вилки в руке.

Иосиф Бродский. «Элегия» 534.

рыба, подумав про

свое консервное серебро,

уплывает заранее

Иосиф Бродский. «Келломяки» 535;

свет звенит над нами ярок

корм резвится в тёплой луже

жизнь похоже не подарок

но не жить гораздо хуже

Алексей Цветков. «жизнь больному не убыток…» 536.

В таких контекстах существительные приобретают событийное значение, устанавливаются дейктические отношения между подлежащими и сказуемыми. В подобных перифразах можно видеть и метонимический перенос, основанный не на пространственной смежности, что типично для метонимии, а на временнóй.

В тексте Олега Охапкина слова мясо , шкуры , являясь образами смерти, обозначают состояние, будущее по отношению к предикатам ревело , металось . Существительные мясо и шкуры относятся ко времени повествования, а глаголы ревело и металось – ко времени действия.

У Бродского в поле темпоральности включаются обозначения консервной банки и вилки, у Цветкова – называние червяков кормом. Интонация текстов Охапкина и Бродского трагическая.

Есть, конечно, примеры и повеселее, однако не без грустно-иронической рефлексии на тему бессмертия во всемирной славе:

Великой назваться ли может страна

с наследьем больным и тревожным,

столица которой была сожжена

каким-то слоеным пирожным?

Николай Голь. «Тост» 537;

так вы говорите что трансперсонален

абсентиализм мультимедиа-арта?

быть может хоть я и подумал что сталин

не станет пирожным как буонапарте

Евгений Бунимович. «Ночной диалог» 538.

В следующем тексте отчетливо выражен комический эффект:

…эти голые тети и голые дяди

называются ПЛЯЖ, которого ради

эти голые дяди и голые тети

прилетели с нами на самолете

и теперь чередуют два-рубля-койку

с местом под солнцем, постольку поскольку

эти голые дяди и голые тети

обалдели за зиму на работе…

Евгений Бунимович. «Место под солнцем» 539.

Здесь временный атрибут голые представлен как постоянный. В данном случае тот признак, который является актуальным для момента речи, не может быть актуальным для момента действия. Обнаженность людей на пляже естественна (качество гармонирует с временем и пространством), но локализаторы на самолете и на работе переносят названное качество в иное время и пространство, где это качество крайне неуместно. Постоянство атрибута спровоцировано анафорической структурой текста. В актуальном членении первого предложения атрибут голые является существенным элементом темы, а в других предложениях он приходит в противоречие с ситуацией.

Поэтическое словоупотребление показывает, что в принципе любое слово может быть показателем времени:

Сто тысяч сигарет тому назад

таинственно мерцал вечерний сад:

а нынче ничего нам не секрет

под пеплом отгоревших сигарет.

Игорь Губерман. «Сто тысяч сигарет тому назад…» 540;

Свежестью весны благоуханна,

Нежностью цветущая как сад,

Чудной красотой сияла Ханна

Двадцать килограмм тому назад.

Игорь Губерман. «Свежестью весны благоуханна…» 541;

На «Удельной» ты сядешь в метро

и – под рокот соседней беседы

задремав – полетишь, как ядро,

в направлении «Парка Победы».

А напротив – девчоночий лик,

то ли едет она, то ли снится.

Ты на «Невском» очнешься на миг,

а на месте девчонки – девица.

Та в веснушках была и юна.

Эта в блеске косметики броской.

А на «Фрунзенской» глянешь из сна —

едет женщинас полной авоськой…

Двери хлопнут, проедут огни,

сквознячок пробежится по коже —

и подумаешь вдруг, что они

друг на друга – все трое – похожи.

И привидится вдруг в твоем сне,

что вот так, если вдуматься здраво,

и мелькает вся жизнь – как в окне

струны кабелей слева направо,

что, пока ты в дремоте витал,

жизнь свою продремал ты, беспечный…

И скрежещет колесный металл —

на краю остановки конечной!

Тут ты вздрогнешь, мотнешь головой

и ресницы раздвинешь – и точно,

вон старухасидит пред тобой,

все в морщинах лицо и отечно…

А уж больше и нет никого.

Знать, и впрямь – окончанье маршрута.

И в стекло на себя самого

страшновато взглянуть почему-то…

Олег Левитан. «В метро» 542;

Покамест я всем детям тётя,

всем бабамужикам.

А буду я всем детям баба,

всем тёткамужикам.

Вера Павлова. «Покамест я всем детям тётя…» 543;

а жить-то где любезная шарман?

как обессудить вышние загулы

забавы пороха протертый доломан

висит в углу унылый как акула

что мы ловили в прошлую сирень

такого воздуха что падаешь со стула

Давид Паташинский. «пошто и вам с берданом на боку…» 544.

Существительные и прилагательные, вовлеченные в функционально-семантическое поле темпоральности, стремятся занять центральную позицию в контексте – именно потому, что в этом контексте они нарушают стереотип порождения и восприятия речи.

Причастия будущего времени

Современные поэты часто игнорируют нормативный запрет на образование причастий будущего времени:

Когда сознаёшь, что пространство

тебя вытесняет вовне,

прилично удариться в пьянство

и пить, бултыхаясь в говне,

которое всё-таки ближе

(особенно ежли взахлёб),