Чэнь Сяомин - Тенденции новейшей китайской литературы

Политическая жестокость вынуждала молодежь отказываться от семейной морали, шрамы от этого оставались на челе родителей на всю оставшуюся жизнь. Однако этот роман, отражающий и душевные шрамы молодого поколения, написан с некоторой туманностью. Ван Сяохуа бросает мать, это предательство представляется историческим злодеянием, в котором нет личной ответственности человека, пострадавшего от истории. Автор критикует ультралевые политические силы, но игнорирует личностный фактор и тем более ответственность, которую должны нести китайцы за эти исторические события. Когда вопросы морали и природы человека трансформируются в политические и исторические проблемы, повествование приобретает значение, нужное конкретной эпохе, и может иметь реальную идеологическую силу. Сущность «литературы шрамов» заключена в политических обвинениях (критике «Банды четырех»). После обращения ненависти на «Банду четырех» молодое поколение превратилось в пострадавшую сторону, которой можно простить некоторые поступки. Это поколение с историческим опытом, которое имело возможность и храбрость взглянуть в лицо будущему. В финале романа сказано: «В ночной тиши стремительно несутся воды реки Хуанпу. Она чувствовала, будто кровь в теле кипела горячей струей. Неожиданно она потянула Су Ляолинь, и она быстро зашагала в сторону ярко освещенной улицы Наньцзинлу».

Эти идеи были присущи почти всем произведениям, переосмыслявшим «культурную революцию». Выявление «главных виновников» позволяло оправдать отдельных лиц, сплотиться и посмотреть в будущее. Вопросы истории и человеческой природы оставались нераскрытыми.

Закрепление «шрамов»: реконструкция истории и ее субъектовТематика «литературы шрамов» достигла небывалой глубины через осмысление главных принципов движения за идеологическое раскрепощение. Пересматривать «культурную революцию» и порицать «Банду четырех» – это и есть объективизация истории, однако более принципиальным является новая ориентация на будущее на основании прошлого. В связи с этим осознанный пересказ событий «культурной революции» не может сводиться лишь к демонстрации «шрамов», оставшихся после нее. Описание этих событий предполагает рассказ о том, как заслуженные кадровые работники и интеллектуалы даже в условиях репрессий придерживались верности партии и верили в дело революции. Это позволило бы заново сформировать события жизни субъекта истории нового периода (в частности, старых кадров и интеллектуалов), вернув историческую непрерывность пострадавшим после того, как мятеж был подавлен, а порядок восстановлен, позволив им выйти на историческую сцену и руководить политикой реформ и открытости.

«Легенда горы Тяньюнь» Лу Яньчжоу рассказывает историю о поругании человека, представителя правых, и о том, как он сносит унижения, оставаясь преданным партии. Стилистически хорошо написанный роман рассказывает о том, как изменчивый мир политики обращается с китайскими интеллигентами. Ло Цюнь – типичный интеллектуал, и, несмотря на все препятствия жизненного пути, он сохраняет верность партии. Женские портреты – Сун Вэй, Фэн Цинлань и Чжоу Юйчжэнь – показывают моральный кодекс и эмоциональное состояние народа того периода. Появление необычной «Легенды» имело принципиальное значение, поскольку в произведении простое описание душевной раны превращается в автобиографическую повесть об интеллигенции, а гонимый человек – в субъекта истории, который при любых обстоятельствах держится своих принципов. Через воображение этого субъекта восстанавливается непрерывность истории. Автор обращается к истории в целом, обнаруживая в ней великолепие, которое заслуживает нашего внимания. В действительности с начала кампании против правых и до «культурной революции» китайские интеллигенты не могли отделаться от тревоги и ужаса. С завершением «культурной революции» для них начался новый период, и они стали новым ориентиром будущего.

Глубокое переосмысление истории, понимание своего положения в истории, самоидентификация себя в качестве самостоятельного субъекта истории – все это нашло выражение в «литературе за большими стенами» Цун Вэйси [288]. В 1957 году Цун Вэйси и его жену объявили правыми и принудили к физическому труду. В период «культурной революции» их отправили на сельхозработы в провинцию Шаньси, где они вынуждены были жить «за большими стенами». Наиболее влиятельное произведение Цун Вэйси в новый период – «Красная магнолия у подножия большой стены».

Это роман о заслуженном работнике, который, даже будучи скован решетками, остается непоколебимым. Несмотря на притеснения со стороны непорядочных людей, он не боится риска и организует мероприятие в память о скончавшемся Чжоу Эньлае. Принципиальность героя и его сильная воля превращают историю, сотканную из множества «шрамов», в красочное полотно борьбы за главное в жизни.

Среди других произведений Цун Вэйси этого периода – «Зов кукушки», «Десятое пулевое отверстие» и «Снег бесшумно опускался на Хуанхэ». Все они повествуют о продолжавшейся десятки лет китайской революции, обернувшейся трагедией для многих людей. Это увлекательные произведения, автор уделяет большое внимание созданию образов исключительно честных революционеров, преданных делу партии. Написанный Цун Вэйси в начале 1990-х годов автобиографический роман «Мост Дуаньцяо» делает акцент на осмыслении истоков трагичности китайской политики и уже не подчеркивает верность и убеждения интеллигенции. Впрочем, в определенное время после «культурной революции» последнее представлялось крайне важным.

Такой подход позволял не только показать размах начала новой истории, но и восстановить события прошлого, попытаться найти связь между разрозненными элементами. «Шрамы» – вполне точное определение, так как шрам – это уже не рана, а отпечаток, который остается после ее заживления. Наиболее важным представляется то, что шрам не свидетельствует собственно о том, что была нанесена рана, а о том, что человек ее выдержал и силой воли превозмог ее.

Идеологические удары «литературы шрамов» исходили из политической напряженности. После смены двух абсолютов на постепенный ввод «практики как единственного критерия истины» в качестве руководящей идеи рефлексирования по поводу «культурной революции» эти удары больше не имели значения политической передовой линии и не выступали в качестве мотива для столкновения с основным направлением истории.

Появилась необходимость в поисках новой исторической рациональности, новых обоснованных основаниях непрерывности истории. К тому времени раны затянулись, шрамы стали не столь явными, оставаясь лишь приятным воспоминанием.