Сен-Жон Перс - «И вы, моря…». Amers

«В люльке ветвей качается мёртвое дитя среди отливающих золотом фляг и обломков мечей или жезлов, среди почерневших глиняных эффигий, соломенных шевелюр, убранных в косички, и ветвящихся красных кораллов, ─ там, где смешались жертвоприношения данников с трофейными доспехами цезарей

«Иные узрели лик твой полỳденный, который внезапно озарило наводящее ужас величие патриарха. И воин, идущий на смерть в грезимом тобою, облачается, набив рот черным виноградом, в доспехи твои. И блеск твоих волн ─ в шёлке обнаженного меча и в ослеплении дня,

«И привкус твой ─ в священном хлебе и в слиянном теле всех посвящаемых в тайны женщин. «Ты мне откроешь династий своих скрижали», ─ восклицает герой, ищущий подтверждения своих притязаний на престол. И тот, [другой], недугом снедаемый, который входит в море: «Я возьму у тебя документы, удостоверяющие мою национальность.»

«Достойно хвалим и лик твой, Чужестранка, когда, ─ с первым млеком разбуженной денницы, словно ледком подёрнутым зелёными перламутрами, ─ на древних, нависших над волнами дорогах, по которым отправлялись в изгнание Короли, некий поворот истории ввергает нас, ─ промеж двух скалистых Голов, ─ в эту немую процедуру опознания ничем не связанных вод.

«(Разрыв! Наконец-то! Разрыв с тем, что говорят нам наши земные глаза и слово речённое, ─ промеж двух скалистых Голов, ─ касательно ретрибуции жемчугом и тех трагических отплытий, которые мы, облачённые в отливающую серебром парчу, вынуждены были совершить.. Корабли, высотой в полнеба из-за нагруженных на них бессмертных творений из мрамора, взметнувших свои крыла, и, за ними следом ─ из чёрной бронзы; о! А ещё загружают всю золотую посуду, на которой оставил свои отметины пуансон наших предков, а также ─ изрядное количество предметов, могущих быть обращенными в звонкую монету в созвездии тунца или возничего!)»

***
«Мы отступаем ─ такие плоть от плоти твои, земля, такие привязанные к этим берегам, такие причастные [ко всему] … И если нам, рождением обиженным, надлежит и дальше, до порта прибытия, вести за собой эту привязанную к нам обиду, пускай подхватит нас толпа и вынесет мощным потоком туда, где начинаются новые, ещё непокоренные дороги.

«Этим вечером причастимся мы соли аттической [разыгрываемой нами] драмы, навестим море, меняющее диалект в каждом граде Империи и то [другое] море, стражу свою несущее у других врат, то самое, которое и в нас несет свою стражу и держит нас в изумлении!

«Почесть и Море! Раскол Великих! Лучащееся мученье [прикованного] на траверзе Века… Твой коготь ещё там, в нашем боку? Мы разгадали тебя, шифр богов! Мы пройдём по твоим, венценосный, следам! Тройные ряды штурмующих берега расцветающих пенных полчищ и эта дымка посвящения на водах,

«Подобно тому как, к высоким насыпным дорогам, словно нанесенным широкими белыми штрихами по склону скалистых полуостровов, к тем земляным площадкам, по которым прохаживались Короли, [обозревая с высоты родные гавани и готовые к отплытию корабли] подступают тройные ряды расцветших алоэ, как некие магические знаки, и взрываются вековые цветоножки в празднуемых со всею торжественностью предвечериях!..»

Речь была Женщиной, слагающей стихи:

«Горечь, о, милость! Где ныне благовоний дым?… Поелику маковое семя брошено в землю, к тебе, напоследок, обращаемся, бессонное Море живущих! Ибо для нас ты ─ нечто бессонное и опасное, словно залетевшее под сквозной полог насекомое. И глаголем: мы видели его ─ Море исполненное женщин, [кои были] прекраснее [отпущенной на волю] погибели. И знаем отныне, что только ты величаемо есть и хвально,

«О, Море, растущее в наших грёзах, словно не имеющее предела поношенье, словно непристойность священная, о, ты, давящее на высокие стены нашего детства, раздувшись словно срамная опухоль и ниспосланная свыше болезнь!

«Незаживающая язва в нашем боку ─ словно печать вольноотпущенника, любовь, устами коснувшаяся раны ─ словно кровь богов. Любовь! Любовь бога сродни инвективе, когтищи, в женской плоти нашей блуждавшие и рожденные разумом сонмы летучие на непрерывности зыблемых вод… Ты истерзаешь, кротость,

«До той притворной стыдливости души, которая рождается в неестественных наклонах шеи и на арке плотно сжатых губ с обращенными дóлу уголками ─ эта болезнь поражает сердце женщин, словно пожар [расцветших] алоэ, словно пресыщенность богача, окруженного мраморными изваяньями, мурринами.

«Час настаёт, вздымаясь в нас [волною], который мы не чаяли увидеть. Мы слишком долго ждали на [высоких] кроватях наших, когда же, наконец, ворвавшихся толпа со стен домашних факелы сорвёт. От вечера сего ─ и рожденье наше и наша вера. Там, где мы сейчас, ─ в своём ряду, в доверие втеревшись Городов, ─ ещё нас держит дух кедровый и запах ладана, но на губах у нас ─ солоноватый моря вкус,