Сен-Жон Перс - «И вы, моря…». Amers

***
«…В небе, меняющем свои паруса, трепещут, озаренные изнутри, дивные полотнища тех [парусов], что были распущены. И в нас, причесанных железною чесалкой, стихает гул недовольства. Море в нас растёт, словно в пустых комнатах огромных каменных раковин…

«О, Море, которым тускнеют женщин [ясные] очи, их нежность и дыхание вырастают из моря, а нежность и грезимое ими ─ из дыхания, в текучей же непрерывности грядущего есть и милость, издалека пролившаяся на наши головы,

«Словно уст священных слюна и сок жизни вечной. И разлита нежность в славословии, не в элоквенции; в полнейшей бездыханности, а не в безупречной дикции. И блаженство явленного отвечает блаженству вод…»

***
«…Дождь сеет над не ведающим жалости Океаном семена золотистых своих первоцветов: их ровно столько, сколько раз моргнет божье веко. Дождь над Океаном изнутри озарён: [там] столько светлого, сколько уместится неба, выросшего как на дрожжах, в наполненном дождевой водой корыте рисовых полей. Ставшие взрослыми девы, заживо привязанные [у подножья двух скалистых Голов], склоняют свои головы под тяжёлою ношей померанцевым золотом расцвеченной грозовой тучи.

«Время от времени море стихает, облачается в цвета наипреклоннейшего возраста и становится похожим, в пестроте рассветных лучей, на ту, которая любуется своим отражением в глазах новорождённых младенцев; [похожим] на ту, в своём отливающем золотом уборе, которая в вине ищет ответы на [все свои] вопросы.

«Или же покрытое серой пыльцой, словно припудренное Сентябрём, становится оно морем целомудрия, [непорочною девой], которая нисходит, нагая, осыпаема пеплом духа [святого]. Так кто же теперь на ушко нам скажет ─ где оно, место истинное?

«…Окликнуты тихонечко, мы слушаем вдруг зазвучавшее в нас совсем близко и, в то же время, очень далеко, ─ как тот чистейший свист Этезианки на превысоких реях. И есть нежность в ожидании, а не в дыхании и не в славословии. Но всё это (только нам одним и раскрывшееся, но не полностью) едва ли можно облечь в форму рассказа… Лучше промолчим, освежив полость рта горстью мелких ракушек.

«О, Путешественники, те, кто отплывает в дальние края по чёрным водам на поиски [древнейших] санктуариев: отправляйтесь в путь и сами ввысь тянитесь, не возводите храмов до небес. Земля [обетованная] разбросанных камней к себе самой вернётся и в водах низвергающихся этих свои одежды сбросит. А мы, Блюстительницы, связанные прежде, свободу получив уходим [к ней], в песках зыбучих не оставив и следа.

«Вскрытые пласты шелковистой белой глины, сладковатой на вкус, прослойки липкого, нодозного белого мергеля, тоже сладковатого, опережают нас, ещё не проснувшихся женщин, в нашем стремлении к земле. И, ступая босыми ногами по этим ночным мацерациям, ─ подобно тому как слепой среди ночи ощупывает занесённые снегом зарубки ─ мы, след в след, идём за чистым языком словно вылепленной из глины местности: [повторяя] рельеф менингеальных извилин, [обходя] священные выпуклости лобных долей эмбрионального детства…»

***
«… И дожди прошли [чредой вещуний грозных], вопрошать их было некому. Знамения ─ долгими своими упряжками ─ исчезли за песчаными дюнами, чтобы вдалеке распрячься [на просторе]. Мужи ночи покидают темнеющие нивы. Тяжеловыйный скот, запряжённый попарно, движется без погонщика по направлению к морю.

«И пусть нас осыпают упреками, о, море, если мы также не повернули головы!.. Дождь с солью идёт к нам с приливом. И на земле ─ зелёной воды прозрачность, четырежды в году зримая.

«Чада, широчайшими водными листьями укрывающие власа свои, за руку и нас возьмите, когда наступит полночь зелёной воды: Вещуньи уходят ─ с Дождями ─ свободные от пут, чтобы снова сеять [приметы и знаки] на заливных рисовых полях.…»

(А там! Что хотели мы высказать, что высказать мы не смогли?)