Елена Самоделова - Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Известно, что мать поэта Т. Ф. Есенина, следуя древним обычаям, уже после гибели сына долгие годы хранила на чердаке дубовый гроб для себя. Сохранилась запись П. И. Ильиным его разговора с Т. Ф. Есениной, попросившей его доставить на двор ее «домовину» с колокольни и объяснившей: «“Три зимы назад плотник сделал. Хорошая домовина. Доски здоровые, сухие, век не сгниет”. // Она взяла два длинных, расшитых петухами полотенца, объяснив мне, что гроб тяжелый и нести его на веревках трудней, чем на полотенцах. Волоком же тащить его – грех, хоть он и пустой»; и далее – «Старые люди сказывают: загодя гроб сделаешь – дольше проживешь. Вот у отца Ивана, попа нашего, лет тридцать стоял гроб. Дьячок помер, он ему его подарил, а себе новый заказал, да и тот годов без малого еще двадцать стоял. <���…> Вот в Богослове наоборот приключилось. Один тамошний зажиточный мужик в пятницу себе домовину справил, да еще прилег, примерил, а в воскресенье преставился». [2395] Примерно о том же рассказала племянница поэта С. П. Митрофанова-Есенина в документальном телефильме «Дети Есенина»: в начале 1930-х гг. после порубки леса на дрова в холодную зиму в Константинове Т. Ф. Есенина заказала гроб, поставила его на чердак в амбаре. Живший у нее сын Есенина Георгий Изряднов влез туда и написал на гробе: «Т. Ф. Есенина. Стучать 3 раза». Бабушка обиделась на озорство. [2396]

Как проявление «чисто крестьянской психологии» восприняла горожанка Н. Д. Вольпин рассказ Есенина о подготовке матери к возможной смерти сына, бредившего в тифозном жаре: «…мать открыла сундук, достала толстенный кусок холста, скроила – пристроилась к окну. Сидит, слезы ручьем… А сама так пальцами снует! Шьет мне саван!». [2397] Н. Д. Вольпин прокомментировала этот эпизод: «Чисто крестьянская психология: горе горем, а дело надо делать вовремя: помрет сын, не до шитья будет, саван должен лежать наготове. Она крестьянка, а не кисейная барышня, не дамочка – ах да ох! Вот и шьет, а слезы ручьем». [2398]

Руководитель Есенинской группы ИМЛИ им. Горького РАН Ю. Л. Прокушев (1920–2004) на заседании 19 июня 2001 г. рассказывал, как в 1956 г. он посетил мать Гриши Панфилова – Марфу Никитичну, [2399] переехавшую из с. Спас-Клепики в соседнюю Туму, и увидел в другой комнате заранее заготовленные гроб и смертное белье. Ю. Л. Прокушев также подтвердил, что гроб имелся и у матери Есенина и стоял на чердаке.

И в традиции погребального обряда, поклонясь покойному и воздав ему последние почести, Д. Н. Семёновский совершил ритуальное прощание с Есениным: «Мы подошли к свежей могиле, заваленной большими венками. Их темная зелень, с широкими белыми и красными лентами, отчетливо выделялась на кладбищенском снегу. Мы простились с тем, кто лежал под могильной насыпью, и взяли на память о нем с одного венка зеленую миртовую ветку». [2400] «Вынос тела» покойного совершался не по установленной христианской схеме: дом – церковь – кладбище; но по не освященному традицией, зато почетному пути: после гражданской панихиды в Доме литераторов вокруг памятника Пушкину на Тверском бульваре в Москве. И в столетний юбилей Есенина памятник ему был установлен на том же самом бульваре так, что создается впечатление, что великий Пушкин смотрит в его сторону (эту мысль неоднократно высказывал Ю. Л. Прокушев).

Но со времени похорон Есенина и далее через десятилетия, в ХХ веке и уже в новом ХХI столетии и III-м тысячелетии почитатели творчества поэта задаются вопросом: отчего произошла преждевременная кончина поэта? Казалось бы, имеется официальное медицинское заключение о летальном исходе и его причинах. Тем не менее выдвигаются различные версии насчет смерти поэта. В настоящее время их известно пять: одна (первая) официальная, три гипотетических и неузаконенных, пятая астрологическая (!). Вот они:

1) Есенин повесился в ленинградской гостинице «Англетер» 28 декабря 1925 г., привязав петлю к отопительной трубе;

2) поэт был случайно застрелен Леонтьевым при соучастии Я. Блюмкина при выполнении негласного поручения Л. Д. Троцкого (соперничество в любви Троцкого и Есенина);

3) поэт бежал от московского суда, его арестовали на вокзале по прибытии в Ленинград, допрашивали и казнили 27 декабря в доме по соседству с гостиницей, куда затем перенесли тело;

4) Есенин повесился по неосторожности, решив устроить розыгрыш (известны два или даже три варианта, различающиеся разыгрываемыми адресатами – это Эрлих и супружеская пара Устиновых, которые не успели вовремя на помощь);

5) добровольная по сути «смерть была спровоцирована крайне неблагоприятным космопланетарным воздействием на микрокосм поэта, вызвало чувство неуверенности», [2401] что отражено в его гороскопе рождения и смерти.

Мы не ставим вопрос о правдивости (хотя бы доли истины) каждой версии.

Множественность одновременно бытующих версий и наличие их вариантов свидетельствуют о сотворении современной мифологии: появляется новый «культурный герой» (поэт как демиург), он необычно рожден и так же необычно закончил земную жизнь, а своим существованием на земле создал особую эпоху. Творцом неомифа являются избранные, «посвященные», а не безвестные и безымянные представители народа, как это свойственно фольклору. Однако каждая из версий «спускается» с «горних высот», получает хождение в народе и таким способом фольклоризуется. Инициаторы версий утрачивают привилегию первородности идеи, лишаются авторства, теряют свои имена и взамен приобретают анонимность. Множество поддерживающих версию голосов создают иллюзию права ее существования и по вполне фольклорным законам бытования устного текста актуализируют смысловое содержание. Более того, попав в фольклорные условия, версия начинает обладать генетическим прошлым, историей развития и предполагает будущее (вот парадокс!), причем не обязательно затухающее и вырождающееся. В результате фольклорной «жизнедеятельности» версия перестает быть гипотезой, какой являлась в своих истоках. И хотя проблема ее истинности также автоматически снимается, однако на это место заступает критерий равноценности всех версий, несмотря на изначально неравномерное распределение всех версий-гипотез-предположений по шкале истинности-правдивости и ложности-фальшивости.

Излагаются версии также в фольклорном духе, согласно сюжетике и композиции устно-поэтических произведений прозаических жанров. Прежде всего, это такие непреложные элементы повествовательной структуры, как опровержение одного бытующего известного мнения и замена его на другое, новое. Далее излагается неожиданное основное содержание, желательно с уже известными героями (ведь круг персонажей в фольклоре традиционен и ограничен, хотя и достаточно широк). Обязательно утверждается вера рассказчика в реальность или возможность событий, как это свойственно несказочной прозе, с опорой на поддержку слушателей; затем следует непредсказуемая развязка, поданная в духе анекдота. Для подтверждения реальности сказанного порой делается кивок в сторону действительного предмета (вплоть до частей собственного тела – вроде: да я собственными глазами видел, да я своими руками сделал и т. п.).