Тимур Радбиль - Основы изучения языкового менталитета: учебное пособие

При этом качественная спецификация времени как «другого названия для жизни» имеет для русского языкового сознания и обратный эффект: жизнь (ее «нерв» – события и настроения) описывается в терминах времени. С этой точки зрения интересна группа русских показателей кратковременности минута, миг, мгновение, момент. Именно в русском языке слова эти выступают как элементарные (атомарные) единицы трех различных моделей времени (= жизни). И если в английском фраза till the moment лишь указывает на некий пункт в развитии событий, точку во времени, то ее русские переводы до этого мгновения / до этой минуты / до этого момента сообщают и о характере событийного заполнения, «качестве» описываемой с помощью временных показателей жизни. Аналогично, at the outset, from the outset описывают точки во времени безотносительно к характеру наполняющих это время событий, ср. русские «эквиваленты» с этого мгновения / с этой поры / с этого момента / с этой минуты / с этого времени, предполагающие разные и по масштабу, и по значимости варианты событийного заполнения» [Яковлева 1994: 192–193].

В грамматике языка время обычно выражается в видовых и временных формах, при этом практически во всех языках точкой отсчета для видовой или временной характеристики выступает говорящий. Грамматическое выражение времени в разных языках также национально-специфично. В русском языке можно говорить о большей значимости относительного времени (идея предшествования, одновременности, следования) по отношению к абсолютному (прошедшее, настоящее, будущее). Так, русский язык выработал особую форму глагола, специально предназначенную только для выражения относительного времени – деепричастие. Русское причастие тоже имеет только две временных формы, поскольку оно предназначено для передачи относительного времени. Вообще в русской грамматике время представляется более семантизованным, конкретно-наглядным из-за преобладания видовой характеристики над временной: поэтому в русском языке чистая идея временной протяженности осложняется выражением направленности действия, способа его протекания и т. д.

Структурные особенности русского синтаксиса обусловили, кроме того, отмеченность, выделенность в языковом сознании синтаксического настоящего (отсутствие связки быть) на фоне будущего и прошедшего: в западных языках все три времени равноправны, так как связка быть есть во всех трех временах.

Русский язык тяготеет к выражению временной семантики через пространственную, что также является весьма архаичной мифологемой: Наступила весна (внутренняя форма – глагол ступить, выражающий пространственное перемещение). Любой пространственный предлог может реально или потенциально обозначать временные отношения (не только в, на, перед, после, от, до, как во всех языках, но и около, между, вслед, вне и др.). Однако способность выражать время через пространство, видимо, относится к концептуальным универсалиям. Е.С. Яковлева приводит примеры языковой взаимообратимости времени и пространства. К подобной «взаимообратимости» приводит, в частности, употребление прилагательных (не)близкий; (не)далекий; (не)близок; (не)далек относительно различных обозначений «пути», например, слова дорога. Во фразах Дорога далека; Дорога неблизкая данные прилагательные всегда будут описывать не внешнюю, доступную непосредственному восприятию, сторону соответствующего объекта (в данном случае – местоположение дороги, как во фразе с наречием Дорога далеко), а внутреннюю, «умопостигаемую» – содержательное свойство объекта (в нашем случае этим свойством является время, необходимое на преодоление соответствующего «пути»). Ср. также приведенные в книге Т.В. Цивьян примеры обозначения срока через расстояние и расстояния через срок: город находится в трех часах ходьбы, шел долго – прошел лес, поле.

Русский язык, во многом отражающий архаические модели концептуализации мира, представляется особенно «чувствительным» к воплощению этой универсалии. В коллективной монографии «Человеческий фактор в языке. Коммуникативность, модальность, дейксис» (1992) Т.В. Булыгина и А.Д. Шмелев приводят интересные данные в области выражения временных отношений через пространственные, обнаруживая два противоположных способа воплощения временной и пространственной взаимообратимости: «При одном из них прошлое, более раннее, находится сзади,а будущее, более позднее, – впереди(ср. наречие впредь 'в будущем', а также такие выражения, как самое страшное уже позади или впереди нас ждут приключения). Но прозрачная этимология слов перед и прежде как будто свидетельствует о противоположной ориентации. Используемое в разговорном языке наречие вперед (во временном значении) оказывается омосемичным: с одной стороны, оно означает, по данным словарей, 'на будущее время, в будущем; впредь' (вперед не серди меня; это мне вперед наука), а с другой – 'прежде, раньше, сперва; заранее' (вперед спроси, потом сделай; вперед подумай, потом отвечай). По В.И. Далю, например, вперед может означать как 'прежде', так и 'после'.<���…>

Такое двойственное употребление можно объяснить, если принять во внимание возможность двоякого подхода к событийной упорядоченности. При «архаичном» подходе мир представляется стабильным, неподвижным, а время – движущимся (идущим, текущим) мимо него в направлении от будущего (позднего) к прошлому (раннему). Это представление отражено в таких выражениях, как время идет, течет; пришло время; предыдущий день; следующее воскресенье; прошедший год. При более современном подходе время постоянно и неподвижно, а «мир» движется «мимо» него в направлении от прошлого к будущему. Представление о «движущемся времени» связано с тем, что то, что было раньше, воспринимается как идущее впереди, предшествующее настоящему (предшествующий год), тогда как то, что должно произойти позже, – как то, что следует за настоящим (следующий год); представление о «движущемся мире» лежит в основе таких выражений, как предстоящий год; по достижении назначенного срока; недалеко то время, когда… и т. п.» [Человеческий фактор 1992: 237–238].

Кроме того, для любого современного языка характерна большая грамматикализация временных категорий и большая лексикализация пространственных. Это связано с тем, что в базовые отношения предикативности, на которых «стоит» язык, входит представление о времени, но не о пространственных координатах. Язык вообще живет на оси реального времени, но не в трехмерном пространственном континууме. С другой стороны, субъект, наблюдатель – Я говорящего, – скорее, склонен реализовывать себя через пространственные ориентиры: поэтому пространственный дейксис в любом языке более богат или разнообразен, чем временной.