Григорий Солганик - Очерки модального синтаксиса

Для Л.Н. Толстого, например, характерно стремление вместить в предложение все богатство, всю сложность, все оттенки мысли или переживания, дать мысль в ее динамике, развитии. Для него важна не только сама мысль, но и ее причины и следствия, обстоятельства, сопутствующие ее появлению. Отсюда тенденция к аналитизму, что в синтаксическом плане выражается в расширении рамок отдельного предложения, в значительном повышении его удельного веса, в обилии сложных синтаксических построений с большим количеством сложно и тесно взаимосвязанных частей, в широком использовании периодов, играющих весьма значительную роль в структуре художественного целого. Достаточно вспомнить период, открывающий роман «Анна Каренина», или обратиться к периоду, которым начинается рассказ «Два гусара» и который содержит картину целой эпохи:

«В 1800-х годах, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, – в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, – когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков; когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, – в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, – в губернском городе К. был съезд помещиков и кончались дворянские выборы».

Предложение Толстого стремится вместить в себя не готовую мысль или ее результат, а мысль в ее динамике и становлении. Оно сложно, аналитично и самостоятельно в смысловом отношении. Для Толстого связи между предложениями даже менее важны, чем связи между мыслями внутри предложения. Весьма характерно, что прозаические строфы Толстой строит нередко по модели предложения. Рассмотрим вступительную строфу рассказа «Севастополь в мае»:

«Уже шесть месяцев прошло с тех пор, как просвистало первое ядро с бастионов Севастополя и взрыло землю на работах неприятеля, и с тех пор тысячи бомб, ядер и пуль не переставали летать с бастионов в траншеи и с траншей на бастионы и ангел смерти не переставал парить над ними.

Тысячи людских самолюбий успели оскорбиться, тысячи успели удовлетвориться, надуться, тысячи – успокоиться в объятиях смерти... Сколько розовых гробов и полотняных покровов! А все те же звуки раздаются с бастионов, все так же – с невольным трепетом и суеверным страхом – смотрят в ясный вечер французы из своего лагеря на желтоватую взрытую землю бастионов Севастополя, на черные движущиеся по ним фигуры наших матросов и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки; все так же в трубу рассматривает с вышки телеграфа штурманский унтер-офицер пестрые фигуры французов, их батареи, палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе, и дымки, вспыхивающие в траншеях, и все с тем же жаром стремятся с различных сторон света разнородные толпы людей, с еще более разнородными желаниями, к этому роковому месту.

А вопрос, не решенный дипломатами, еще меньше решается порохом и кровью».

Хотя строфа состоит из нескольких самостоятельных предложений, она построена как одно сложное предложение.

Зачин представляет собой по форме сложное предложение смешанной структуры, но благодаря наречию уже, приближающемуся по своей роли к уступительному союзу, он воспринимается как синтаксически незаконченный (значение уступительности не реализовано, нет ожидаемого противопоставления: уже шесть месяцев прошло, а ... ). Второе предложение усиливает значение уступительности ( тысячи людских самолюбий успели оскорбиться, тысячи успели удовлетвориться... ) . Особенно характерно в этом плане единство видо-временных форм сказуемых первого и второго предложений и прямой порядок слов с подлежащим на первом месте во втором предложении. Затем следует короткое неполное восклицательное предложение, доводящее ожидаемое противопоставление до кульминации и знаменующее конец первой части строфы. И лишь после этого разрешается синтаксическое напряжение первой части, но появляется новая «тема»: четвертое предложение начинается с противительного союза а и состоит из нескольких параллельных анафорических частей с замыкающим союзом и перед последней частью. Здесь постепенно, с каждой новой анафорической частью усиливается синтаксическое значение противопоставления, заканчивающееся последней частью с союзом и . Характерно при этом, что во второй части строфы меняется видо-временной план: на смену глаголам прошедшего времени совершенного вида приходят глаголы в настоящем описательном времени. Завершается строфа сравнительно коротким предложением, снова с противительным союзом а ; концовка подводит итог второй части и строфы в целом.

Обрисованное синтаксическое движение внутри строфы точно соответствует развитию и движению художественной мысли: несмотря на то что война уносит тысячи жизней, она продолжается, продолжается ужасное кровопролитие.

Благодаря такому строению (по модели сложноподчиненного предложения) вся строфа воспринимается как единое (художественное и синтаксическое) целое – настолько тесны связи между предложениями строфы. Использование периодической речи придает строфе высокое, патетическое звучание и мотивировано глубоким содержанием, предельной идейно-художественной нагрузкой вступления. Роль этой начальной строфы, строфы-аккорда, исключительно велика в художественной концепции (и композиции) рассказа.

Весьма характерно, что следующая строфа, открывающая непосредственно повествование, резко меняет текстовую модальность, стиль изложения сообразно с новой художественной задачей: «В осажденном городе Севастополе, на бульваре, около павильона играла полковая музыка, и толпы военного народа и женщин празднично двигались по дорожкам».

Иной тип синтаксической организации текста, иной вид текстовой модальности находим у Н.В. Гоголя: