Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Сильвио. Однако все его поведение однозначно доводит до сведения Сильвио, что тот может его убить, но что это еще не повод для графа, чтобы обратить на Сильвио свое внимание. Поведение графа на дуэли вполне инфернально. Он сумел провести Сильвио по всем кругам ада его собственной несвободы, хотел ли он или не хотел, но он указал Сильвио, что все притязания последнего на значительную роль свободного и обладающего полноценной реальностью человека сами по себе ровно ничего не значат; у Сильвио нет способа заставить графа признать его, Сильвио, реальность.

Изначальная жизненная установка Сильвио – в его претензии на абсолютное первенство среди людей. Но дуэль с графом выяснила отчетливую границу, за которой простирается жизненное пространство, абсолютно недоступное Сильвио такому, какой он есть. Сильвио ясно показано, что существует некий герметичный мир, в котором ему нет места. Если возможен перевод языка поведения графа на язык слов, то, по-видимому, граф всем своим поведением говорит своему врагу что-то вроде следующего текста: «Ты завидуешь мне и ненавидишь меня за то, что я родовит, богат, красив, блистателен и отважен. Да, я счастлив всем этим, что ж, попробуй меня убить, но знай: моя смерть ни на шаг не приблизит тебя ко мне, ибо ты человек не нашего круга».

Смеясь над Сильвио, дразня его, граф провоцировал прямую бешеную реакцию, но Сильвио понял, что выстрел по графу в момент их первого поединка невозможен, ибо этот выстрел заранее осмеян графом как «плебейство» и «несвобода». Сильвио сумел совладать со своим бешенством и не выстрелить, так как понял, что выстрел не разрешает его жизненной проблемы. Так завязывается сюжет поединка Сильвио с графом в повести «Выстрел», и конфликт героев оказывается выражением очень значительных исторических социальных и общечеловеческих противоречий русской действительности.

Нельзя не отметить, что если Сильвио сознательно воплощает в своей жизни эстетику романтического героя – демонической личности, у которой отсутствуют человеческие слабости, человека, полностью преодолевшего страх смерти, лицо вне времени и пространства, с загадочной судьбой, с ореолом таинственности, – то и в поведении графа сознательна воплощена эстетика классической аристократической судьбы избранника и любимца богов и Фортуны. Юный граф – поэт в жизни не менее Сильвио, и его поведение на дуэли – это блестящая смертельная игра, демонстрация полной неуязвимости, абсолютной самодостаточности, полного превосходства над всем и всеми, полное презрение ко всему, включая собственную смерть. Перед нами уже почти не человек, а юный бог, свободный и смеющийся, не знающий ни жалости, ни страха.

В первом столкновении с графом Сильвио проиграл: цельный поэтический образ «гусара гусар» оказался разрушенным. Сильвио потому и выходит в отставку, что после опыта столкновения с графом гусарский мир стал тесен ему, военная служба обессмыслилась, гусарство уже не спасало его достоинства и самолюбия. Новая поэтическая, демоническая роль Сильвио будет осуществляться в другом жизненном пространстве. Мщение Сильвио – стать карающим орудием судьбы в жизни «блистательного счастливца» в самый счастливый момент жизни графа – момент его счастливой женитьбы. План Сильвио – это план вторжения в ту, закрытую для него, плебея, сферу жизни, от имени которой он получил пощечину, был осмеян и морально уничтожен.

Мерой невозможности для Сильвио жить, не ответив на оскорбление, является полная подчиненность всего строя его жизни в течение шести лет только этой идее. После первого поединка жизнь Сильвио тайно от всех оказалась слитой воедино с жизнью графа, он уже не принадлежал самому себе, не мог свободно распоряжаться своей жизнью и даже отказался драться с «пьяным сумасбродом Р», дав повод разочароваться в своей храбрости молодым армейским офицерам (поступок немыслимый для молодого Сильвио). Сам Сильвио, объясняя это, скажет: «Я не имею права подвергать себя смерти. Шесть лет назад я получил пощечину, и враг мой еще жив».Уезжая мстить, Сильвио произносит такие слова: «Посмотрим, так ли равнодушно он примет смерть перед свадьбой, как ждал ее за черешнями».По-видимому, никто: ни читатель этой повести, ни рассказчик, ни сам Сильвио – не сомневаются в том, что графа от смерти может спасти только чудо.

Сам Сильвио свою ненависть к графу принимает за желание убить врага, но не труп врага оказывается нужен Сильвио; если бы ему нужен был мертвый враг, то он не отложил бы вожделенное убийство на неопределенный срок. Сильвио необходимо изыскать ту жизненную ситуацию, в которой граф не сможет не посчитаться с его бытием, с его волей, с фактом его существования.

История второго поединка рассказана в повести самим графом. С первых же слов графа : «Этому дому я обязан лучшими минутами своей жизни и одним из самых тяжелых воспоминаний», – намечена важнейшая тема его жизни – счастливого брака по любви. Эта тема поддержана впечатлением рассказчика, посетившего дом графа и видевшего красавицу графиню, а также лад и мир в отношениях супругов.

Сильвио появляется в доме графа с требованием жизни последнего в тот момент, когда его жизнь уже ему не принадлежит. Сильвио вторгается в сферу жизни графа в качестве «неумолимого рока», является злым гением, демоном смерти из давно забытого «гусарского», холостяцкого прошлого, и если пафос этого вторжения состоял для Сильвио в том, чтобы доказать свою значительность, обозначить свою реальность, то он достиг этого с первой минуты своего появления. Граф признается, что пришел в ужас: «Я почувствовал, как волосы встали вдруг на мне дыбом».Но прежде чем граф успел так страшно испугаться, узнав Сильвио, он заставил пережить своего врага не менее драматическую минуту ужаса от того, что узнал Сильвио не сразу. «Ты не узнал меня, граф, – сказал он(Сильвио. – О. П.) дрожащим голосом»'. Здесь для Сильвио намечена страшнейшая возможность оказаться просто неузнанным. Если бы граф действительно забыл своего врага, то это был бы самый трагический момент в жизни Сильвио – полный отказ в признании реальности этого человека в сфере жизни графа.

Если бы здесь окончилась повесть, то это сюжетное положение констатировало бы наличие фатальной недоступности, полной изолированности от всей остальной действительности аристократического слоя русской жизни, полную сословную герметичность и абсолютную детерминированность человека в России его сословной принадлежностью. Это был бы страшный приговор России. Неузнанный Сильвио оказался бы в положении трагического героя, и тогда его притязания на роль вершителя справедливости путем уничтожения высокомерного врага были бы оправданы. Но граф узнал Сильвио; более того, он без колебаний признал и его право выстрела, отмерил двенадцать шагов и встал безоружный под пистолет смертельного врага, шесть лет ждавшего своего часа. Граф просит только об одном, «стрелять быстрее, пока жена не воротилась». «Все мысли мои были об ней», – рассказывает граф. Вся эта новая дуэль проходит под знаком сначала тайного, а потом и явного присутствия графини, женитьба графа определяет всю ситуацию второго поединка. Граф сразу вводит в круг сознания Сильвио факт своего нового семейного положения. Упоминая о своей жене, граф делает Сильвио участником своей жизни, открывая ему ее внутреннее пространство, то есть высокомерное презрение графа не имеет места в новой дуэли, а Сильвио получает сразу то, в чем ему когда-то было отказано.